Хозяйка «Логова» - Елена Звездная

Его сил хватило только на то, чтобы уместить меня под здоровым боком и сразу же потерять сознание. Испуганно охнув, я разразилась проклятиями на голову воина, когда черные жилы оплели и вторую мою руку, не позволяя сдвинуться. Сразу же вспомнился Сато Суо, зависший под потолком, и его изможденный вид.

А что, если вскоре я окажусь на его месте, обессилевшая и зеленая под стать платью? Кто меня оттуда снимать будет? И смогу ли я докричаться хоть до кого-то?

Но едва я прикрыла глаза, и желание звать на помощь растаяло как дым. Крохотное красное солнце над моей рукой увеличилось в разы, нити превратились в лавовые реки, а трещины с тела недодемона начали уходить. Вначале с груди, затем с лица и плеч. Очищение его ног я не увидела, зато исчезновение рогов рассмотрела в деталях. Несформированные до конца, они словно бы расплетались, золотыми потоками перетекли на волосы и застыли, окрашивая локоны. Поначалу казалось, что это лишь первый этап преображения, и волосы тарийца через миг потемнеют. Но, открыв глаза, я увидела, что волосы Инваго окрасились в медово-рыжий, сохранив былую черноту лишь у корней. И если брать в расчет синюю радужку его глаз, то можно с уверенностью сказать, что, получив чистую тарийскую кровь, он потерял место средь божьих любимцев.

— Смуглый, рыжий и синеглазый, — я тихо хохотнула в его плечо. — Вот так поворот!

Не помню, как и когда уснула, зато проснулась примечательно, под жаркий спор Гаммиры с Торопом на пороге выгоревших покоев.

— …Уйди в сторону! Уйди в сторону, иначе я закричу…

Свеча в ее руке дрожит, пятна лиц расплываются в неясном желтом свете, но я вижу, как лукаво улыбается наш вояка.

— Зачем? — Казалось бы, простой вопрос, но он заставляет медам шипеть.

— Потому что она его не лечит! Улеглась рядом и…

— Кричать зачем? — уточнил Тороп, отодвигая свекрессу от двери. — Перебудишь все «Логово», а своего не добьешься, как ни кричи. — и, словно бы отвечая на ее немой вопрос, пояснил: — Во-первых, Суо просил никого к ним до рассвета не пускать, во-вторых, ты обещала вести себя прилично. Помнишь? — Он пальцами потушил свечу и в наступившей темноте выдохнул шутливо: — Конечно, помнишь, подобное забыть невозможно.

Мгновение затишья и неожиданный всплеск:

— Не попрекай меня тем договором! Ты, вдовийский ублюдок, шантажировал меня, призвал в свидетели Тору! Обговорил все с Хран… Свинья!

А в ответ такое знакомое:

— Да, моя хорошая, да, моя славная. — И этим мой названый отец, кажется, окончательно вывел ее из себя.

— Старая… сволочь, не называй меня так!

— Почему же? Разве ты плоха?

— Я не одна из тех шалав, что работают в вашем притоне! — взвилась медам, но тут же, пискнув, умолкла на вдохе. Свеча выпала из ее рук и с тихим шорохом покатилась по коридору.

— Гамми, нежная моя, неужели ты забыла, как я настоятельно не рекомендовал тебе оскорблять помощниц и приютившее тебя «Логово»? — В мягком вопросе слышится неприкрытая угроза. — Мне стоит напомнить?

Знать не знаю, что и как он собирался повторить, но голос гневливой неожиданно задрожал, завибрировал истеричными нотками.

— Не смей меня трогать, ты… — ругательство, так и рвущееся с языка, она с трудом проглотила. — Не смей прикасаться!

— Не хочешь повторения, — тихий рык, так не похожий на Торопа, — тогда марш в комнату и не появляйся до утра!

Они ушли. Вернее, свекресса сбежала, а вояка наш, что-то бормоча, закрыл двери, поднял свечу и, судя по всему, направился в мою комнату.

Нас стережет.

Я поднялась на локте, зажмурившись несколько раз, согнала остатки сна и убрала прядь, выбившуюся из растрепанной прически. На дворе поздняя ночь, уходящая луна заливает комнату мягким светом, а черные смоляные нити более не удерживают меня подле раненого. Видение красного солнца и лавовых потоков, кажется игрой воображения, но стоит лишь зажечь свечу, и я замечаю изменения в тарийце. Перелома голени больше нет, на бедре, что сияло голой костью, всего-то осталась глубокая рваная рана, грудь все еще обожжена, зияет провалами от огромных клыков, но более не пугает раздробленными ребрами и выдранными мышцами.

— Через неделю будет как новенький, — подсчитала я время его сверхъестественного восстановления.

— Через день, если покормишь, — отозвался воин все еще хрипящим голосом, — а если помоешь, то и через час.

Порыжевший гад соврал.

Произнеся всего две короткие фразы, он потерял сознание и не очнулся ни через час, ни через два. А лишь когда я успела помыться, переодеться, перекусить, осмотреть «Логово», проведать спящих домочадцев и посетовать на то, что в ближайшие часы никто не может мне о произошедшем рассказать. Раздосадованная, я повторно наполнила ванну водой, подняла наверх ужин и взялась за лечение стародавнего Дори. Первым делом промыла раны и обработала их мазями. Сшивать без надобности, сами зарастут. А уже после принялась оттирать грязь и кровь. И едва я коснулась ремня на рваных лохмотьях, Инваго очнулся.

— Я, конечно, не против… — прохрипел он, доводя меня до нервной икоты, — но для начала раненого следовало бы помыть, перевязать, покормить, а потом уже что-либо требовать…

Еще несколько таких его пробуждений, и меня придется отпаивать.

Я убрала дрогнувшие пальцы от остатков его штанов, отшатнулась, стараясь за шуткой спрятать испуг.

— А чему ты удивляешься, я просто беру пример с тебя. Прежде чем тащить меня в постель, нужно было объяснить, что за нити меня оплетают. А не заявлять «не думай» и терять сознание.

— Нити? — голос тарийца стал глух и насторожен. — Ты видела нити? Какие?

— Черные и тягучие, как смола. Они оплели мою руку с перстнем, а затем и вторую. И хоть бы кто-то сказал, что это такое. И почему, закрыв глаза, я видела красное солнце над камнем и лавовые потоки вместо…

Он слушал меня с крайним удивлением, с ним же и перебил:

— Шутишь?

— Ты издеваешься! Какие шутки? Конечно, рядом с поджаренным телом чего только не привидится в испуге… Но уж точно не солнце над перстнем, лава в трещинах и рога, — я указала на его голову, — которые тебе не шли. И, может быть, ты хоть вкратце объяснишь, что произошло?

— Ты вытянула силу, — прохрипел Инваго и сел, о чем тут же со стоном пожалел, но обратно не улегся, потребовал: — Дай руку. — Дала. — Другую, с перстнем… — Протянула другую, и он крепко ухватил мои пальчики. — Я убил беглеца и по законам нижнего мира получил его силу, как яд отравляющую меня. Ты ее только что вытянула.

— Это произошло три часа назад. — Быстро подсчитала я время с момента собственного пробуждения.

— Не важно, — отмахнулся он, вдохнул-выдохнул и в приказном тоне обратился к перстню на моей руке: — Златогривый, ко мне! — от кольца ни вспышки, ни звука. — Пробудись! — Не отстает тариец, и опять ничего. — Сюда! Живо! Подъем…