25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

Наглядным подтверждением того, что уже 17 июня 1941 г. 1-я танковая приступила к выполнению боевой задачи, может служить картина того, в каком состоянии 1-я тд оставила место своей постоянной дислокации в поселке Струги Красные под Псковом. Генерал-полковник И.М. Голушко (в те дни только что окончивший Киевское танковое училище лейтенант) описывает в своих мемуарах, что он увидел, приехав в бывший лагерь 1-й танковой дивизии: «Кроме старшины, представившегося начальником танкового парка, здесь никого уже не было… Оставшиеся танки — 20 единиц „БТ-5“ и „БТ-7“ — считались на консервации. Осмотрел я их и только ахнул: одни без коробок передач, другие без аккумуляторов, у некоторых сняты пулеметы… На вопрос, что все это значит, старшина ответил, что полк, поднятый по тревоге (подчеркнуто мной. — М.С.), забрал все, что можно было поставить на ход…» [187].

Вот это и называется: на войне как на войне. По меркам мирного времени 20 брошенных, разукомплектованных танков — это преступление. Но командование 1-й танковой уже 17 июня 1941 г. знало, что мирное время для него и для вверенных ему частей закончилось. А это означало, что грузиться на железнодорожные платформы следовало не теряя ни одной лишней минуты, безжалостно разбирая на запчасти неисправные танки. Работа предстояла огромная: в дивизии числилось 372 танка. 53 бронеавтомобиля, 12 новейших 152-мм пушек МЛ-20 весом по семь тонн каждая, 1,5 тыс. автомобилей разного назначения, более 10 тысяч людей, сотни тонн горючего и боеприпасов. Все это надо было загрузить в эшелоны и отправить в район новой дислокации. Трудно сказать, сколько времени заняла бы такая масштабная работа в наше время. Невероятно, но факт — в ночь на 19 июня первые эшелоны уже ушли со станции погрузки. На станцию Алакуртти они прибыли вечером 22 июня. Последние два эшелона загрузились днем 24 июня (т.е. через два дня после начала советско-германской воины) и прибыли в Заполярье 26–27 июня [188]

17 июня, в тот самый день, когда 1-я танковая дивизия получила приказ начать погрузку в эшелоны, уходящие в Заполярье, командный состав 10-го мехкорпуса Ленинградского ВО убыл на учения. Корпус базировался в южных пригородах Ленинграда (Пушкин, Павловск, Гатчина), но командно-штабные учения руководство округа решило провести на севере Карельского перешейка, в районе Выборга. «Учения были рассчитаны на пять суток, т.е. до 22.06 включительно. Но 21 июня в 9.00 учению был дан отбой, и весь командный состав был направлен в Выборг на разбор учения. После разбора было приказано немедленно убыть в свои части» [191].

Деятельная подготовка к войне происходила и на самом дальнем участке будущего «финского фронта», на полуострове Ханко. Накануне войны старший сержант C.B. Тиркельтауб служил в батальоне связи 8-й осб. В своих воспоминаниях он пишет: «…2 июня 1941 года на Ханко прибыл командующий Ленинградским военным округом М.М. Попов. В зале бывшего городского управления собрали всех офицеров, от командиров рот и старше. Им сообщили (и это сразу же стало секретом полишинеля) о возможности нападения Германии и Финляндии на Советский Союз. В тот же день командование военно-морской базы объявило об отмене отпусков для военнослужащих и прочих соответствующих мерах… Утром 19 июня в батальоне прозвучал сигнал очередной боевой тревоги, на этот раз оказавшейся вовсе не учебной… Нас посадили на машины и отправили к рубежу обороны. Больше мы в свои казармы на Ханко не вернулись. Сразу же последовал приказ раскинуть линии телефонной связи и начать дежурство. Утром 20 июня старшина раздал боевые патроны и гранаты. Такого никогда раньше не бывало… В первом часу ночи 22 июня по всему полуострову завыли сирены, загрохотали танки и грузовики. Проснулись молчавшие три дня телефонные аппараты. Связисты передавали доклады в штаб: такой-то батальон занял рубеж обороны, такая-то рота заняла исходную позицию…» [189].

Воспоминания сержанта в основном совпадают с мемуарами самого главного для ВМБ Ханко начальника — наркома ВМФ СССР адмирала Н.Г. Кузнецова. Ссылаясь, правда, на рассказ командира ВМБ Ханко С.И. Кабанова, адмирал Кузнецов пишет: «Поздно вечером 19 июня через границу в Ханко прибыл советский полпред в Финляндии С.И. Зотов.

Он сообщил, что надо ожидать начала войны с Германией и Финляндией и что две гитлеровские дивизии уже разгружаются в порту Турку. Без объявления тревоги я распорядился поднять 335-й стрелковый полк и один дивизион 343-го артиллерийского полка и этими частями до рассвета без шума занять боевой участок и огневые позиции на рубеже сухопутной обороны. В течение 20-го и в ночь на 21 июня все силы базы по приказу Военного совета были приведены в полную боевую готовность.

20 июня в Ханко прибыл из Ленинграда дизель-электроход „Иосиф Сталин“, который по расписанию должен был в тот же день уйти обратным рейсом. Сложность обстановки заставила задержать дизель-электроход. В первый день войны с Германией (фактически погрузка началась 21 июня, но пароход отошел от берега в 18 часов 22 июня. — М.С.) на нем было эвакуировано из Ханко в Таллин около 6 тысяч женщин и детей» [192].

В Приведенном выше тексте есть одна очень странная деталь: «Через границу в Ханко прибыл советский полпред в Финляндии С.И. Зотов». Во-первых, С.И. Зотов за два месяца до описываемых событий перестал быть полпредом и был отозван из Хельсинки. Во-вторых, с каких это пор сотрудники дипломатического ведомства (да еще и перейдя через границу!) передают оперативную информацию военным и морским командирам? На протяжении многих месяцев существования ВМБ Ханко с ней поддерживалась устойчивая радиосвязь. В крайнем случае, для личной передачи сверхсекретной информации можно было отправить связного на боевом корабле (2-3 часа хода) или на самолете (20 мин. полета). Аэродром на Ханко был, и там базировались две эскадрильи 13-го истребительного авиаполка ВВС КБФ. Правда, в современных публикациях встречаются сообщения о том, что все было гораздо проще, и «подвиг разведчика» имел вполне обыденную причину: «Орлов и военный атташе СССР в Финляндии капитан 2-го ранга Тарадин забрали находившиеся на одной из дач на территории Ханко свои семьи».

В любом случае, про скорое начало войны командование ВМБ Ханко узнало отнюдь не от «полпреда», бегущего через границу. Именно в тот день, 19 июня 1941 г., именно нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов отдал приказ о переводе Балтийского, Северного и Черноморского флотов на режим «Оперативная готовность № 2».

Конкретное содержание мероприятий, проводимых в режиме «Оперативная готовность №2», было определено еще 23 июня 1939 г. директивой наркома ВМФ № 9760 Флот по этой команде переходил в следующее состояние:

«- боевое ядро флота в 4-часовой готовности к выходу в море:

- состав флота в строю по мирному времени в 6-часовой готовности к вступлению в боевые действия;

- форсируется ремонт кораблей;

- дозор несется у всех баз и ведется систематическая воздушная разведка в море;

- авиация рассредоточена на оперативных аэродромах» [106].

Самые же удивительные подробности последних мирных дней обнаруживаются в мемуарах командующего Ленинградским округом М.М. Попова. Прежде всего следует отметить, что мы, возможно, неверно указываем должность генерал-лейтенанта М.М. Попова. Был ли он 20 июня 1941 г. все еще командующим Ленинградским военным округом или уже Северным фронтом? Точный ответ на этот вопрос очень важен. Фронты в Советском Союзе никогда не создавались в мирное время (развернутый с конца 30-х годов Дальневосточный фронт может служить только примером «исключения, подтверждающего правило», граница с оккупированным Японией Китаем непрерывно вспыхивала то большими, то малыми вооруженными конфликтами). Развертывание фронтов у западных границ СССР всегда предшествовало скорому началу боевых действий. Так было и в сентябре 1939 г. (перед вторжением в Польшу), и в январе 1940 г. (в начале второй фазы «зимней войны»), и в июне 1940 г. (накануне «освобождения» Бессарабии и Буковины).