Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут

похожа. Девушка по-прежнему скрывала взор под ресницами, однако признаний влюблённого не прерывала и руки своей не вынимала из мужских ладоней. В душе Берхарда вспыхнул огонёк – что если его чувство действительно ответно?

– Гретта, милая Гретта, – почти шёпотом произнёс Берхард. – Могу ли я… Смею ли я надеяться на взаимность твою, Гретта?

Девушка робко подняла глаза. Зачем он её просит об этом? Разве сможет она отказать его красивым ястребиным глазам?

– Люб ли я тебе, милая Гретта?

Она не должна, не имеет права давать ему надежду. Но как быть? Гретта молчала. Она не могла заставить себя ответить «нет», но и боялась сказать «да».

Берхард поднял руку и коснулся пальцами милого лица. Как Гретта хороша. Чем больше он узнавал её, тем ярче разгоралась любовь в его душе. Берхард склонился и оставил лёгкий и очень нежный поцелуй на мягких губах девушки.

Поцелуй приятной теплой истомой разлился по телу Гретты и мягким облаком любви объял её сердце. Разве можно ему отказать? Разве нужно отказывать? Она скажет «да». Но разум тут же нарисовал яркие и страшные картины последствия такого ответа. Вот строгое лицо отца: «Ты опозорила имя честной девушки!» Презрение ландграфа: «Ты беспутная, ты не достойна фамилии Регентропф!» Попрёки Густава: «Ты ещё не успела выйти замуж, а уже завела любовника! Мне не нужна распутная жена!»

Гретта опустила голову и освободила свою руку из горячей мужской ладони. Надо ответить «нет», это будет правильно, это будет разумно. Только как это сделать?

– Мне нужно уйти, – проговорила Гретта и даже сделала шаг к выходу.

Ей не хотелось уходить. Ей хотелось кинуться в объятия любимому и выплеснуть всю волну чувств, которая бурлила в ней, и которую она старательно удерживала в груди своей.

– Ты не ответила мне, однако я буду ждать твоего решения, – сказал Берхард. – Если ты меня отвергнешь, мне будет больно, но я отойду в сторону, стану любить тебя издали, любить и надеяться. Если же примешь, то клянусь жизнью своей, я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мы были вместе, и чтобы ты была счастлива.

Лишь вернувшись в свою комнату, Гретта дала волю эмоциям и, упав на кровать, разрыдалась. В её душе боролись два сильных чувства: радость от того, что она влюблена в прекрасного юношу, и её любовь взаимна, и горе от того, что ей суждено провести жизнь в разлуке с этим юношей. И кажется, горе побеждало.

– Может, вы попробуете поговорить с батюшкой, – пыталась хоть чем-нибудь помочь своей хозяйке Лизхен. – Он объяснит всё ландграфу, тот обязательно поймёт и согласится выдать вас за Берхарда, а не за Густава.

– Конечно, и вместе с этим согласится поссориться с маркграфом фон Фатнхайн, – всхлипывая, возразила Гретта. – Нет, ландграф не пойдёт на это, да и батюшка не станет менять договор и отказываться от уже данного слова. Нет. Лучше мне самой постараться избавиться от любви, пока не поздно, пока она ещё не набрала силу.

– Уничтожать любовь – это же так глупо! – возмутилась Лизхен.

– Глупо было послушать твоего совета и идти к Берхарду в гости! – прикрикнула Гретта. Она села на кровати, выпрямилась и вытерла слёзы на щеках. – Ничего, через неделю состоится свадьба, а после мы с Густавом сразу уедем в Стайнберг. Я больше не увижу Берхарда. Я справлюсь, Лизхен.

Служанка, которая уже устала убеждать госпожу в том, что за любовь необходимо бороться, на этот раз промолчала. Оставалось надеяться, что сам Берхард Регентропф не будет таким пассивным и покорным судьбе, что его чувства окажутся сильнее предрассудков и отцовской воли.

Берхард действительно решил бороться. Несмотря на молчание Гретты, он не сомневался, что она тоже влюблена в него. А значит, нужно действовать. И прежде всего, надо поговорить с отцом. Поговорить как можно скорее, пока не настал день свадьбы. Безусловно, ландграф будет в ярости, станет отвергать доводы сына и называть его глупцом. Что ж, пускай. Берхард выдержит, он согласится отказаться от всего, лишь бы отдали ему милую Гретту, лишь бы жизнь прожить с ней.

Вечером, когда солнце оранжевыми лучами коснулось горизонта, во внутренний двор замка въехали две кареты в сопровождении пяти десятков солдат. На дверцах карет красовались изображения гербов графа Альбриха Гельпфрига.

– Маргарет! – радостно выдохнула выглянувшая в окно Патриция.

Ландграф, узнав о прибытии дочери, отложил в сторону все дела и, отдав слугам необходимые распоряжения, спустился в просторный холл. Там уже Патриция обнимала и целовала свою любимую дочь, которую не видела почти два года.

– Маргарет, дорогая, как же я по тебе соскучилась! – причитала она. – Как рада снова видеть тебя такую красивую…

– Ох, мама, какая же я красивая? – возразила Маргарет, снимая с себя чёрный дорожный плащ. – Усталая, вся в пыли…

– Твою красоту ничем не испортить, доченька.

Следом за молодой госпожой зашли двое слуг, внесли тяжёлый сундук, а за ними – пожилая женщина с маленьким мальчиком на руках. На вид мальчику было два или три года, его синие глазёнки настороженно взирали на новую обстановку и незнакомых людей, а маленькие пальчики крепко вцепились в блио, держащей его женщины, которая, видимо, являлась его няней. Одежда из дорогой материи отделанная серебром, указывала на высокий статус малыша. Завидев ребёнка, Патриция умилённо улыбнулась и издала вздох блаженства.

– О Боже! Неужели это маленький Готфрид, мой внук! Наконец-то я его увидела!

Спешно подойдя к няне малыша, Патриция попыталась взять мальчика на руки, однако тот при виде незнакомой тёти, протягивающей к нему руки и издававшей визгливые непонятные звуки, испугался и заплакал.

– Готфрид очень стеснителен и не идёт к чужим, – предупредила Маргарет.

Слово «чужая» больно полосонуло по сердцу Патриции.

– Какая же я чужая? – упрекнула она. – Я его бабушка.

– Но он ещё этого не понимает, – спокойно ответила Маргарет. – Он ещё не привык к вам.

Дабы успокоить ребёнка няня отошла в сторону, где стала тихо и ласково уговаривать напуганного мальчика. Патриция с завистью наблюдала за женщиной.

– Не переживай, Патриция, – вклинился в разговор Генрих. – Через пару дней малыш так привыкнет к тебе, что не будет слезать с твоих рук. Здравствуй, Маргарет. – Генрих приблизился к дочери и поцеловал её в щёку. – Ты и правда хорошеешь с каждым днём. А где же твой супруг? У порога что ли топчется, войти стесняется?

Маргарет презрительно ухмыльнулась.

– Да лучше бы он у порога топтался, и то меньше позора и насмешек было бы.

– А что случилось?

Молодая женщина нервно передёрнула плечом и, присев на скамью, рассказала:

– Случилось то, что этот дурак накануне нашего