Раскрытые тайны великих пророков. Час испытаний по Нострадамусу. Леонардо да Винчи. Фибоначчи. Данте. Гете. - Виктор Владимирович Курляндский

к грамматике латинского языка. Но даже сочинения о луне и високосном годе, трактат о Троице и толкования к Писанию тоже были учебными пособиями, призванными в форме упрощенных компиляций легко войти в пустые, но емкие, как губка, головы учеников.

Да и стихотворения его тоже были служебного, учебно-наставительного свойства. Однако иногда такого свойства, что только оно и определяло структуру новой художественности, никоим образом не увязываясь с критериями художественности ни античных, ни новых времен.

Эпоха, только-только начавшая понимать, что "ученье — свет, а неученых тьма". Это было время культурного синтеза раннего средневековья, отмеченного воссоединением разрозненных сполохов уже мало что значившей греко-римской культуры в безвидных пространствах "темных веков" с культурой нового христианского мира, в котором книжная ученость была привита к народным германо-романским культурным традициям. Исторически неизбежный замысел. И суждено ему было явить себя при дворе Карла Великого.

Политическое воссоединение Европы королями франков, отмеченное возложением на Карла Великого императорской короны Львом III, — объективная предпосылка культурной работы эпохи Каролингов. Но это — ритуальный знак завершения, лишь санкционировавший то, что уже было, — книжную жизнь VIII столетия с необходимостью обусловленной единством франкской монархии; единством совершенно особого — феодально-церковного типа.

Этот тип единства предполагал политическое объединение достаточно самостоятельных — сельских с натуральным хозяйствованием, — областей имперской властью и властью церковных единоначальников. Две опоры государственного единства. Причем церковь была для Карла предпочтительней.

Но светские проводники императорской власти тоже были нужны, а знания у них были ограниченные.

Их надо было учить при непременной опоре на культурное духовенство, пополнявшееся в те времена свободно — вне сословных перегородок. Но державное единство, как его понимал Карл Великий, требовало единства иного рода: культурные действия церкви должны быть едины; едиными должны быть не только цели, но и "средства".

Перво-наперво начинается выработка учительского канона — канонический текст Библии, свод реформированных литургических обрядов, образцовый сборник проповедей на все случаи. Все это надо было затвердить и "встроить" во всеобщее сознание.

Была создана сеть школ для скороспелой культурной элиты, в которой так нуждалась франкская держава, и в первую очередь для детей короля и высших вельмож, будущих государственных сановников, обучавшихся латинскому языку, классикам, Библии и семи благородным наукам.

Учителями здесь были лучшие ученые, съехавшиеся со всех концов христианской Европы к новому ее политическому и духовному средоточию, учениками были франки из лучших родов, предназначенные Карлом для политической карьеры.

Здесь, на стыке двора и школы, среди ученых, учащихся, любителей и покровителей учености и сложилось то своеобразное общество, за которым в науке закрепилось название "академии Карла Великого".

Это была как бы сразу академия наук, министерство просвещения, министерство культуры и дружеский кружок: здесь обсуждались серьезные богословские вопросы, читались лекции, толковались авторы и устраивались пиры, где застольники сочиняли изысканные комплиментарные стихи и развлекались решением замысловатых вопросов и загадок.

Членами ее были сам Карл со своим многочисленным семейством, виднейшие духовные и светские сановники, учителя и лучшие ученики придворной школы.

Академия стала началом большого культурного движения; к ней сходились нити всех традиций европейской латинской культуры почти за два столетия. Традиции передавались от учителей к ученикам, и развитие их может быть прослежено поколение за поколением.

Античный фасад, но вполне христианское то, что внутри. И все же фасад определял форму. Иллюзия возрождения римской культуры как политико-идеологического знамени державного и религиозного единства империи Карла как града божьего на франкской земле.

Ученый канон, утверждающий имперско-церковное единство в мире новых латинян "франкским мечом, христианской мыслью, античным словом".

Но в том-то все дело, что слово это было лишь по одежке античным. Граду божьему на франкской земле было не устоять. Даже в помышлении. Уже при Людовике Благочестивом, сыне Карла, к середине IX века явственно наметилась децентрализация франкской державы при столь же явной сакрализации культуры.

Синтез не состоялся: от придворной академии уже ничего не осталось, Вергилиева тень в свете библейского солнца истончилась, монастырская школа сделалась школой для послушников — не для мирян. На смену придворной культуре приходит культура монастыря: латинская культура, вновь ушедшая под монастырские своды. Вновь пошли пространнейшие выписки, выписки и еще много раз выписки из отцов церкви; комментарии, комментарии и комментарии священных книг.

Принимается классификация наук: науки "божественные" и "человеческие", чтобы выудить лишь только то в языческой литературе, что по случаю попало в нее от мудрости божественной.

Античная культура не самоценна. Античность радикально выведена из состава реакционной смеси, загруженной с культурно-синтетическими целями в Алкуинов автоклав всеевропейского культурного возрождения Каролингской эпохи (VIII века).

Но и начавшаяся монастырская культура не была бы ею, если бы не все тот же Алкуинов учебный канон, выработанный как синтетический — светско-духовный.

Межмонастырское культурное общение сплачивало в некое единство ростки монашеской учености, проявляющейся в отдельных монастырях. Монастырь — заменитель придворной академии, хотя и более консервативный заменитель.

Монастырь жил достаточно обособленной жизнью, опираясь скорее на местную епископскую власть, чем на власть папы или на уже в это время (IX век) вовсе номинальную власть короля.

Имперское политическое единство кончилось, а единство церковное хоть и оставалось, но сильно пошатнулось: укрепилась власть епископов, правда, при одновременном возвышении авторитета папы.

В этих условиях, как и должно, монастырь вновь проявил "свою социальную, а вместе с ней и культурную жизнестой-кость. Благоговейное отношение к книге, но и принятие народной культуры есть одно из прочнейших оснований монастырской учености, в значительной мере явившейся стимулом развития учено-народной литературы на национальных языках.

Но пока что все-таки пусть варварская, но латынь — надежная языковая скрепа книжно-учительского канона для всех. Этот канон, собственно, и поддерживал достаточно массовый ликбез раннесредневекового всеобуча, выразительно представленного монастырской школой.

Конечно, из таких школ выходили в основном монахи. Но среди учеников были и миряне тоже.

Обучение шло по Алкуину: сперва начатки чтения, счета и церковного пения, а потом грамматика с элементами свободных искусств с германскими глоссами на полях латинских книг, "диктаменами", выписками и толкованиями. Не обходилось и без римских авторов (Вергилий, например). А с греческим было хуже — знали только отдельные слова.

В монастырях книгу не только читали, но и переписывали, сохраняли, распространяли. Монастырским скрипториям IX века будущие поколения обязаны сохранением древней литературы, тщательно переписанной и сверенной.

Трактаты тех времен — поистине склад разных разностей, предназначенных для книжной учебы — вселенская смесь.

Комментарии Писания были главными учительскими пособиями: аллегорические, анагогические и тропологические экзегетические вариации на тему. Например, на тему Иерусалима, который есть: "образ церкви Христовой"; "образ царствия небесного"; "образ души страждущей".

Знания, которые получали учащиеся, были знаниями об умении представить (сделать) слово-прием