Чингисхан. Империя серебра - Конн Иггульден

— Дядя, тебе нездоровится? — спросил хан.

Хасар с усталой улыбкой повел головой:

— Да вот, комья образовались в плечах. Теперь руками шевелить трудновато, а так ничего.

По нездоровому оттенку кожи было видно, что он говорит неправду. Хан нахмурился, а дядя продолжил:

— Шаманы говорят, что мне те комья надо вырезать, ну а я этих мясников к себе не подпускаю. Пока, по крайней мере. Половина народа, которого они режут, обратно уже не выкарабкивается. А то и больше.

— А тебе надо, — тихо сказал Угэдэй. — Мне тебя терять пока еще не хочется.

Хасар фыркнул:

— Да я сам как те вон горы — что мне комок-другой.

— Надеюсь, это так, — улыбнулся Угэдэй. — Ну что, дядя, показывай дальше.

Когда Угэдэй с Хубилаем возвратились в свой небольшой лагерь у реки, день уже вступил в зрелую фазу, а чай давно перестоял и стал негодным для питья. Сзади между тем продолжалась канонада: надо было израсходовать большие запасы пороха, чтобы обучить людей, которым предстояло в будущих битвах играть решающую роль. Вдоль рядов орудий туда-сюда расхаживал Хасар, человек-гора.

Сорхахтани обратила внимание, что раскрасневшееся лицо сына перемазано сажей. От обоих — и от хана, и от Хубилая — несло терпковатым запахом дыма. Арик-бокэ с Хулагу, судя по глазам, умирали от зависти. Их Сорхахтани заняла тем, что велела заварить свежий чай, а сама пошла туда, где спешился Угэдэй.

Он стоял над самой рекой и смотрел вдаль, ладонью прикрыв глаза от солнца. Шум водопада скрадывал шаги, и к хану Сорхахтани подошла незамеченной.

— Хубилай разливается птахой, — сказала она. — Я так понимаю, испытания прошли на славу?

Угэдэй оглянулся:

— Лучше, чем я ожидал. Хасар убежден, что с новой пороховой смесью наши орудия стреляют на то же расстояние, что у сунцев. — При этих словах кулаки хана сжались, а лицо сделалось хищным. — Так что дело двинулось, Сорхахтани. Когда-нибудь мы их удивим. Вот бы несколько таких стволов Субэдэю… Но пока такую тяжесть к нему дотащишь, пройдут годы. На сегодня обстоит так.

— А я вижу, ты крепчаешь, — заметила женщина с улыбкой.

— Это вино, а не я, — отмахнулся хан.

Сорхахтани рассмеялась:

— Да не вино, пьянчуга ты эдакий, а утренние поездки вроде этой и упражнения с луком каждый день. Ты уже смотришься совсем другим по сравнению с тем, каким я тебя нашла в той промозглой комнате. — Наклонив голову, она с улыбкой оглядела собеседника. — И мясца вон поднагулял. Хорошо все-таки, что Дорегене за тебя взялась.

Улыбнулся и Угэдэй. Однако волнение, вызванное видом и грохотом здоровенных пушек, понемногу сходило, а сердце по-прежнему было не на месте. Иногда о своих страхах он думал как о темном занавесе, что окутывает и гасит дыхание. В тот свой поход он умер, и хотя солнце по-прежнему светило, а сердце билось в груди, превозмогать жизнь день ото дня становилось все трудней. Сил на это уходило все больше. Возможно, жертва Тулуя вдохнула в него новую мощь, но ведь и повисла теперь тяжким бременем, причем таким, что так и тянет книзу. И льнет, сдавливая тело, темный занавес, вопреки всем стараниям Сорхахтани. Трудно объяснить, но отчего-то хотелось, чтобы эта женщина ушла, оставила его в покое, чтобы можно было все осмыслить и найти путь, ведущий… куда?

Под внимательным взглядом Сорхахтани Угэдэй сидел в кругу ее семьи, пил чай и ел холодную еду, взятую в дорогу. Вина ему никто не захватил, так что пришлось самому рыться в поклаже, отыскивая заветный бурдюк, к которому Угэдэй жадно припал. А когда Сорхахтани, завидев у него на лице пятнистый румянец, соответствующим образом посмотрела (не взгляд, а кремень), хан отвел глаза и попытался ее отвлечь.

— О твоем Менгу хорошие отзывы, — сказал он. — Субэдэй в своих донесениях пишет о нем похвально.

Остальные сыновья Тулуя тут же оживились и затихли в ожидании продолжения, но Угэдэй лишь отер губы, чувствуя на них вкус вина. Сегодня оно отчего-то не то горчило, не то кислило — в общем, что-то с ним не то. Неожиданно подал голос Хубилай.

— Мой повелитель, — почтительно спросил он, — а Киев уже взят?

— Киев мы взяли. И твой брат участвовал в сражении за этот город.

Хубилая явно одолевало нетерпение.

— Значит, наша армия вскоре дойдет и до Карпатских гор? Может, уже дошла? Вы не знаете, они будут через них переходить или остановятся на зимовку?

— Ты утомляешь хана своей болтовней, — сделала сыну замечание Сорхахтани, хотя, судя по глазам, тоже ждала ответа.

— По последним сведениям, они попытаются перебраться на ту сторону до следующего года, — сказал Угэдэй.

— Вообще-то хребет там высокий, — озадаченно пробормотал Хубилай.

Угэдэй подивился. Откуда этот юноша, в сущности, еще отрок, может знать о горах, что находятся в двенадцати тысячах гадзаров отсюда? Да, мир с поры Угэдэева детства очень изменился. С длинной цепью разведчиков, посыльных и ямов знание нынче течет в Каракорум рекой. В ханской библиотеке уже есть тома на греческом и латыни, и они полны невероятных чудес. Дядя Темугэ к заведованию книгохранилищем относится серьезно и не скупясь выкладывает целые состояния за редчайшие книги, пергаменты и свитки. Для их перевода на доступные языки понадобятся десятилетия, но уже сидят, скрипя перьями, христианские монахи, которых Темугэ привечает у себя десятками, трудятся кропотливо и упорно. Угэдэй выволок себя из задумчивости, вызванной замечанием Хубилая. Должно быть, он переживает о безопасности своего брата.

— С приходом Байдура у Субэдэя теперь семь туменов, да еще сорок тысяч таньмы, — сказал Угэдэй. — Так что горы им не преграда.

— А то, что за горами, повелитель? — Хубилай сглотнул, чувствуя, что, вероятно, сказал лишку: нельзя раздражать самого могучего во всей державе человека. — Хотя Менгу говорит, что они будут затем скакать до самого моря.

Младшие братья при этих словах блеснули глазами, а Угэдэй вздохнул. Рассказы о далеких битвах для них куда привлекательнее, чем скучная учеба в спокойном Каракоруме. В этом каменном гнезде орлята Сорхахтани, похоже, надолго не задержатся.

— Мое повеление — двигаться на запад и создать там границу, через которую к нам не смогут закатываться волны врагов. Как Субэдэй думает это обустроить, дело его. Может, через год-другой я отправлю к нему и тебя. Тебе бы этого хотелось?

— Конечно, — с серьезным видом кивнул Хубилай. — Менгу ведь мой брат. Да и мир хотелось бы узнать не по одним лишь картинкам в книгах.

Угэдэй усмехнулся. Вот так и ему когда-то мир казался бескрайним, и тянуло весь его объехать, все повидать. А затем этот голод как-то сам собой унялся — может, Каракорум высосал это некогда безудержное желание. Видимо, в этом и состоит проклятие городов: они приковывают народы к одному месту и делают их вялыми и незрячими. Неприятная мысль.