Сказки о рыбаках и рыбках - Владислав Крапивин

Потом это разом кончилось, и ноги обдало пыльным теплом.

— Всё! — звонко сказал Юкки, и разнеслось рассыпчатое, как стеклянные пластинки, эхо.

Яшка распахнул глаза. Вымощенная серыми плитами дорога лежала среди волнистого песка. Но песка было немного — от дороги шагов по двадцать в обе стороны. А дальше начиналось темно-синее небо. Оно оказалось всюду: с боков, впереди и над головой. Маленькое белое Солнце висело высоко и грело песок и камни. И Яшкины плечи. Оно светило ярко, но вместе с ним светили и лучистые звезды. А слева, из-за песчаного края, медленно выползал розовый, громадный, в оспинах кратеров шар Луны.

Дорога с желтыми лентами обочин висела среди этого солнечно-звездного мира прямой полосой и терялась в бесконечно далекой точке. Это впереди. А сзади?

Яшка рывком оглянулся. Сзади было то же самое: небо и путь, убегающий вдаль. Ни ручья, ни деревьев. Ни Юкки…

Одиноко стало Яшке. Не по себе. Но все-таки он был Белый шарик и в глубине души помнил, что уйти отсюда и вернуться в привычный мир звездной пирамиды может в любой миг. А пока… Яшка поддернул трусики и зашагал по теплым камням.

Скоро Яшка привык к Дороге и перестал чувствовать одиночество. Тем более что время от времени он видел людей. Они возникали в сотне шагов, будто из воздуха, двигались навстречу Яшке и пропадали у него за спиной. Проехали два всадника на гнедых тонконогих жеребцах — смуглые, в белых плащах и тюрбанах, с крючконосыми строгими лицами. Поперек седел у них лежали длинные ружья. Яшка струхнул, но всадники приложили к груди коричневые ладони и поклонились на ходу. Яшка растерялся и тоже неловко поклонился… Прошла женщина в темном длинном платье с маленькой девочкой на руках. Девочка спала. Женщина молча и печально глянула на Яшку… Потом проскочил по другому краю дороги рыжий мальчик поменьше Яшки. Он был в матросском костюме и толстой проволокой с крючком гнал перед собой обруч от бочки. Обруч подскакивал, а на мальчишкиной сандалии хлопал отстегнутый ремешок. На Яшку этот конопатый даже не взглянул. Ну и подумаешь…

Оказалось, что и сама Дорога вовсе не однообразна. Каменные плиты порой сменялись отшлифованной гранитной брусчаткой или потрескавшимся асфальтом. Песок по сторонам тоже тянулся недолго. Скоро обочины зазеленели. В траве мелькали то пунцовые шарики клевера, то золотые звездочки осота, то высоко торчали розовые свечи иван-чая. А один раз было и так, что Яшка целых полчаса шел среди рослых цветущих подсолнухов.

Кое-где стояли у обочин старые дуплистые ясени.

Вдали иногда чудились крыши и блестящие башни городов, порой среди звезд появлялись и плыли, как белые луны, циферблаты часов. Они были разной величины и показывали разное время, а на некоторых стрелки бегали, как на секундомерах, — поди разберись, что к чему. Яшка и не пытался разобраться. Просто шагал без устали и смотрел. Он верил Юкки и знал, что рано или поздно Дорога приведет к Вильсону.

Временами над Дорогой нависали решетчатые полупрозрачные мосты без начала и конца, и по ним проносились разноцветные вагоны. Низко проскочил трескучий старинный самолет с красными крыльями и самоварной трубой. Труба дымила, сквозь стеклянные стенки капота было видно, как ходят шатуны и вертятся медные колеса мотора. На стекле и меди горели солнечные искры. Похожие на бублики колеса пронеслись метрах в пяти над Яшкиной головой, обдало ветром от пропеллера. Яшка даже присел. А потом увидел, как впереди на Дорогу легко падает что-то белое, квадратное.

Он подбежал. На камнях лежал воздушный змей.

Обычный змей, с рейками крест-накрест, с мочальным хвостом. Он был сделан из половинки газетного листа, и на листе этом Яшка прочитал заголовок: «Туренская правда».

Он обрадовался так, словно самого Стасика увидел. Конечно же змей был знак того, что встреча близка! Ура!.. Змей — звонкий, легонький. От уздечки тянулась суровая нить. Не длинная, метров пять. Ну ладно, сгодится и такая. Яшка умело (будто и правда делал это тысячу раз) намотал нитку на большой палец правой руки. А левой взял змея за уздечку. И — вперед!

Встречный воздух ударил в натянутый газетный лист, подхватил. Нитка, сматываясь, задергала палец, заскользила сквозь левый кулак. Потом рванула палец, как леска с попавшейся щукой, — конец был привязан. Яшка оглянулся на бегу. Змей летел следом. Но — вот чудо-то! — он уходил все выше. Нитка непонятным образом удлинялась. Скоро змей был уже так высоко, что задел в небе один круглый циферблат. Тот покатился вниз и далеко позади Яшки грохнулся с фаянсовым звоном.

«Не влетело бы!» — с веселой опаской подумал Яшка и припустил еще быстрее.

Быстрее полетел в лицо и встречный воздух. Он был теперь влажный, с запахом мокрых тополей, будто недавно здесь прошел дождик. А может, так и было? Во впадинах плит блестели водяные зеркальца: в них вспыхивали искры солнца и звезд. Попадались и большие лужи. Яшка весело разбрызгивал их, а через одну, широченную, решил перепрыгнуть. И перепрыгнул! Но поскользнулся и шлепнулся так, что в ушах словно затрезвонили будильники. Змей, конечно, оторвался и пропал.

Яшка посидел, помотал головой, усилием воли прогнал из костей и мускулов боль. Уперся в плиту ладонями и глянул в лужу, на краю которой приземлился.

Из гладкой воды смотрел на Яшку лохматый любопытный пацаненок. С круглым лицом, вздернутым носом и удивленно приоткрытым ртом.

«Это… кто же?.. Это я, да?»

Ну и ну! Вовсе не похож он был на мраморного мальчугана в парке. Тот — весь такой ладный, гибкий, красивый, а этот… Костлявый, голова большая, плечи узкие… Головастик.

«А ведь Головастик и есть! — понял и узнал он. — Лотик, вот ты кто!»

Значит, вон как повернулось! Настолько крепко засела в Белом шарике память об этом приемыше мадам Валентины, что в него, в Лотика, он и превратился… Конечно! Мраморный мальчик — он ведь без души, просто оболочка. А что такое человеческие привычки и характер, ребячьи радости и капризы, кристаллик Яшка узнавал от восьмилетнего Головастика. «Ведь я и раньше представлял себя таким! — вспомнил он. — И когда дружил с Ежики, показывался ему в таком вот виде! На экране…»

Напоминание о Ежики опять кольнуло Яшкину совесть. И чтобы отвлечься, он досадливо спросил себя: «А что я — один только Лотик? От самого меня, что ли, ничего во мне нет?» И поглядел на отражение сердито и требовательно.

Нет, из лужи смотрел все-таки не Лотик, а именно Яшка. Постарше Лотика и не такой уж «головастик». И хитроватые черные глаза были смелее, чем у того реттерхальмского малыша… Ну, не красавец, конечно, да что теперь делать-то? Не превращаться же в другого. Во-первых, скорее всего, и не получится. А во-вторых, даже и нечестно как-то. Раз уж он такой — Яшка! — значит, такой и есть. А красота — тьфу на нее! Невеста он, что ли! Главное, что получился настоящий человеческий мальчишка. Ловкий! (Яшка попрыгал по-обезьяньи на краю лужи.) Загорелый! (Он повертел плечом с шелушащейся кожей.) И — неглупый! (Отражение сделало серьезную гримасу.)