Платонова пещера - Влада Ольховская

Екатерина замерла на краю стула, она не отводила взгляда от монитора, заставила себя смотреть, не моргая. Еще чуть-чуть и все… ну же… давай…

И он появился. Бросился на нее неслышно и быстро, как леопард, не позволил отскочить, хотя она готовилась к этому. Его пальцы сомкнулись у нее на шее когтями коршуна, и как Нина ни старалась, она уже не могла освободиться.

Даже черно-белой камеры наблюдения хватило, чтобы рассмотреть, кто это. Екатерина узнала человека на ролике мгновенно. Герман – тоже, она чувствовала, как напряглась его рука, касавшаяся его руки. Да и Агата с Яном наверняка все поняли. Они молчали, потому что не знали, что сказать.

На видео не было никакого загадочного убийцы, подосланного Русланом – или порабощенного им. Была только она сама. Екатерина Веренская. Она бросалась на свою студентку, а та, судя по шальному взгляду, не была в трансе, она все понимала, но не могла поверить. Она пыталась достучаться до Екатерины, говорила с ней, но все напрасно.

У нее ничего не получилось – и не могло получиться. Потому что сама Екатерина, судя по выражению лица, не понимала, где она и что происходит. Она бросалась на свою самую талантливую ученицу, как на злейшего врага. Такой ярости заслуживал разве что Руслан, но никак не Нина!

Она оттащила девушку в сторону, и запись оборвалась. Камера не засняла ни саму смерть, ни последовавшую резню. Но это было и не нужно, того, что осталось на видео, суду вполне хватило бы. Эта запись не оправдывала Екатерину, она становилась неопровержимым доказательством ее вины.

Тишина затягивалась, никто не знал, что сказать. Первым молчание нарушил Ян.

– Похоже, я ошибся, и Савин знал об этом. То-то мне показалось, что в начале моего с ним разговора он сидел так, будто ему под задницу каленые гвозди положили, а потом расслабился. Я был прав относительно Виолетты, Тихонова и Германа, но не этого случая. Он не подчинял Нину, хотя мог бы. Он с самого начала нацелился на тебя.

– Да… – еле слышно проговорила Екатерина.

– Но я не понимаю, как. Это сложнейшая программа, полностью противоречащая твоей природе. Ради того, чтобы запустить ее, ему пришлось лично присутствовать там и лично наставлять тебя – думаю, об этом он и болтает. Он пошел на риск, потому что не смог сломать тебя. И все равно… Для такого результата ему нужно было долго работать и использовать какую-нибудь очевидную слабость, иначе ничего бы не вышло.

Конечно, он не понимал. Не мог понять. А Екатерине все вдруг стало предельно ясно.

Воспоминания накрыли ее лавиной, все сразу, и она лишь сейчас поняла, что их у нее украли. Руслан подготовился ко всему. Он сделал так, что она считала его лишь добродушным коллегой, с которым они изредка общались, но близко не дружили. Он вырвал из ее памяти те куски, где застыло самое важное, просто выжег себя из ее жизни.

Она не должна была вспомнить – и не вспомнила бы, если бы не это видео. Руслану нужна была уязвимость? Она у нее была. Просто никто, кроме Екатерины, а потом и Савина, не знал об этом.

– Меня изнасиловали, – прошептала она.

Ее голос был еле слышен, но в звенящей тишине они различили каждое ее слово.

– Что? – нахмурилась Агата. – Кто, и при чем тут это?

– Здесь важнее не кто, а когда, потому что никакого «кто» не было. Никто так и не узнал его имя. Мне было пять лет, я гостила у родственников в провинции – не в деревне даже, а в маленьком городке. Из тех, где все друг друга знают, поэтому никто ничего не боится. Мне было позволено ходить где угодно, никто и подумать не мог, что есть повод для волнения.

Ей не хотелось снова вспоминать это, тут она была благодарна Руслану за забвение. Но позволить себе такую роскошь она не могла.

Прошло больше сорока лет, а она все равно помнила тот день идеально, будто это было вчера. Она его запомнила лучше, чем последовавшие за ним десятилетия!

В тот день, солнечный, теплый, обманчиво безобидный, она играла с другими детьми, но потом они устали от нее – самой маленькой. Они ушли, бросив ее одну возле старых сараев, где она, обиженная, возилась со своими куклами.

Там он и нашел ее. Он был настолько высоким, что она не смогла разглядеть его: каждый раз, когда она поднимала голову, солнце слепило ей глаза. Он показался ей хорошим – как один из тех добродушных гигантов, о которых ей рассказывали сказки. Он пожалел ее, спросил, почему она здесь одна. Когда она пожаловалась ему на старших детей, он сказал, что они были неправы. У него был тихий и вкрадчивый голос, ей нравилось то, что он говорил ей. Она поверила ему, потому и пошла с ним к сараям – ее манила предложенная им игра в пещеры с сокровищами.

Она вошла в душный грязный сарай добровольно, и уже там, внутри, поняла, что что-то не так. Она хотела выйти, но дверь была закрыта. Стало темно, она видела только редкие солнечные лучи, пробивающиеся через щели в старых досках. Они очерчивали массивный силуэт мужчины, стоящего перед ней, делали его почти черным.

Екатерина до сих пор не могла понять, почему никто не услышал ее крики. В тот день она кричала так, как не кричала потом всю оставшуюся жизнь. Она даже не понимала, что и зачем тот мужчина делал с ней, ей важна была только боль – бесконечная, отупляющая, лишающая сил.

Никто не остановил его и не спас ее. Наигравшись с ней, он ушел, просто бросил ее там, как сломанную, окровавленную куклу. Когда ее наконец нашли, она была едва жива. Ей еще повезло: две другие жертвы того мужчины не пережили встречу с ним, а потом он и вовсе исчез без следа.

Она рассказала им все – она не знала, как еще оправдаться.

– Почему я не знал об этом? – поразился Герман. – И никто в нашей семье не знал!

– Мои родители знали, твой отец знал – он тогда уже был достаточно взрослым, чтобы все понять. А больше – никто. Врачи сразу сказали им, что спасти меня можно только одним способом: уничтожив память о том дне. Они надеялись, что я слишком мала, чтобы понять всю необратимость произошедшего. Отчасти, они были правы, очень скоро я не могла вспомнить тот эпизод, моя память пыталась исцелиться. Но на уровне подсознания я все помнила, этот проклятый сарай снова и снова возвращался в мои сны. Я даже пыталась обратиться к психотерапевтам, но поскольку я и сама не знала всю правду, я не могла рассказать ее им. Мне казалось, что никто не может мне помочь.

– Пока вы не познакомились с Савиным? – догадался Ян.

– Да, пока он не появился в моем окружении. Он перешел работать в мой университет, мы стали общаться. Теперь-то я понимаю, что он искал ту самую слабину, о которой ты говорил. Но тогда я не высматривала подвох, наше общение казалось мне вполне нормальным. Он выудил из меня упоминание о проблеме с кошмарами, вызвался помочь, предложил гипнотерапию. Я согласилась – у меня не было причин не доверять ему. Я не помню, сколько точно сеансов мы провели, но, думаю, не меньше десяти.

Екатерина не сомневалась, что уже с первого такого сеанса он начал готовить ее к убийству. А она даже не думала сопротивляться, она сама позволила ему загипнотизировать себя! Потому что, во-первых, не могла представить, что суггестия в исполнении Савина – это больше, чем внушение, это управление чужим разумом. А во-вторых, он действительно помогал ей, сны отступили, она думала, что все под контролем.