Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

Я не представляю пейзажа прекраснее, чем тот, что открывается с Мам-Раттахан. Разве что только вид с вершины Бен-Невиса. На мой взгляд, именно этот пейзаж (а не какой-нибудь, скажем, остров Скай) воплощает истинно шотландский дух — сочетание двух таких несовместимых явлений, как сила и нежность. Это та картина, которой всякий человек готов любоваться на протяжении всей жизни с неослабевающим чувством любви и почитания.

По мере того как мерк дневной свет, горы становились все темнее, пока не обрели темно-лиловый оттенок. По долинам поползли серые туманы, а вершины холмов окутались темной дымкой, которая протянулась в воздухе от одного хребта к другому. Высоко в небе загорелась первая звезда, и горы притихли, погрузились в ночной мрак и безмолвие.

5

Вот уже много часов я не встречал ни единого человека. И вдруг я увидел его. Он лежал на островке влажного вереска на обочине дороги — крупный мужчина с рыжеватой бородой. Одет он был в ворсистый костюм с брюками гольф и охотничью войлочную шляпу с водоотталкивающим покрытием. В левой руке он сжимал дорожный посох, рукоятка которого служила опорой для подзорной трубы. Мужчина держал ее правой рукой и направлял на склон противоположной горы.

Звук моих шагов отвлек огромного горца от его занятия. Не без усилия он поднялся и обернулся в мою сторону. Меня поразили его глаза — пронзительно-голубые, с открытым и искренним взглядом. Одарив меня неким подобием улыбки, горец спросил:

— Вам доводилось когда-нибудь видеть, как убивают оленя?

— Да, — ответил я, — в Арране.

— Ну, ясно, — кивнул мужчина. — Примерно через полчаса сможете снова полюбоваться мертвым оленем. Они как раз подбираются вон из-за того холма.

И передал мне свою подзорную трубу.

Отыскать коричневого оленя на коричневом склоне — доложу я вам, непростое дело. Особенно для человека, непривычного к охоте на оленей. Я щурился и жмурился, елозил на месте и корчился от стыда, но в этом скоплении смутных пятен размером в полкроны мог разглядеть все что угодно, кроме оленя.

— Он лежит вон там, — настаивал мой зоркий собеседник, — и голова у него высоко поднята! Он пролежал так все утро! Видите то темное пятно недалеко от лощины?

Мне было ужасно стыдно, но я не видел никакого оленя! Лично я в подобной ситуации поступил бы так же, как большинство жителей Низин и практически все жители моей родной Англии, а именно — обозвал бы дураком такого недотепу и затоптал бы насмерть своими дорожными башмаками. Однако огромный горец проявил по отношению ко мне поистине ангельское терпение.

На берегу ручья он вырвал клок мха, затем прошел к мосту и укрепил его наподобие мишени. Должным образом наведя подзорную трубу, он допустил к ней меня и предупредил, чтобы я ни на миллиметр не смещал устройство. Я прильнул к окуляру и — увидел оленя!

Он лежал высоко на горном склоне, примерно в трех милях от нас. Это был светло — коричневый самец, который почти сливался с вересковой подстилкой…

— Стоунов на девятнадцать потянет, — предположил мой новый знакомец.

Олень лежал неподвижно, словно изваяние. Голова высоко вскинута, над ней темнели раскидистые рога. Он был просто великолепен! И я не имел никакой возможности предупредить его о грозившей опасности.

Разволновавшись, я придвинулся слишком близко к трубе и нечаянно сбил прицел. Он переместился на дюйм вверх, и я увидел кое-что еще. Трое мужчин осторожно крались по склону горы! Их одежда почти не выделялась на фоне вереска, лишь светлые лица и медленное перемещение выдавали охотников. Они подбирались к оленю. Видеть его они пока не могли, но, судя по зловещим и аккуратным движениям, абсолютно точно знали, где находится добыча.

— Надеюсь, он успеет убежать, — прошептал я.

— Небось, вы б так не говорили, — хмыкнул горец, — если б с самого утра его выслеживали!

Я снова посмотрел на оленя — он лежал все так же неподвижно, с высоко вскинутой головой. Охотники бесшумно ползли в траве. Через несколько мгновений они доберутся до выгодной позиции, и тогда…

А олень по-прежнему находился в блаженном неведении. Черт бы побрал его беспечность! Я готов был поклясться, что животное дремлет с полузакрытыми глазами.

Ему и невдомек, что трое мужчин с самого раннего утра готовились его убить. Олень не знал, что пока он мирно отдыхал на ковре из вереска, смерть подкралась совсем близко. Я не мог без волнения смотреть на трагедию, которая разыгрывалась у меня на глазах. Есть ли у него хоть какой-нибудь шанс? А может, олень просто дурачит охотников?

— Они уже его видят? — услышал я спокойный голос горца.

— Пока нет! — ответил я. — Хотя подождите! Похоже, что видят. Один охотник залег! А тот, что с ружьем, держится у него за спиной! Вот теперь они остановились! Олень…

— Он по-прежнему спокоен… Он не знает!

Лесной красавец лежал с высоко поднятой головой.

Трудно представить себе больший контраст: с одной стороны — абсолютная безмятежность существа, даже не догадывающегося о приближении смерти, а с другой — сосредоточенные, выверенные движения убийц.

Я пытался убедить себя, что олень чутко следит за происходящим. Вот сейчас охотник допустит какое-нибудь неверное движение, или просто дуновение ветерка донесет до оленя едва уловимый запах человека, и он молнией метнется прочь! Медленно, болезненно медленно охотники перемещались вперед — они осторожно ползли, подобно червям, извивались в засохшем вереске. И олень ничего не замечал!

И вдруг все пришло в движение! Олень исчез, скрылся. Мне показалось, он отпрянул назад! На том месте, где он сидел, осталось лишь легкое облачко пыли! Он перекатился, как лошадь! Я с облегчением улыбнулся. Ну надо же, чтобы для своего фокуса он выбрал именно этот критический момент!

Кр-рах!

С дальнего холма донесся звук выстрела. Теперь я понял, что две секунды назад наблюдал сцену смерти оленя. Просто звуку понадобилось время — эти две секунды, чтобы дойти до нас со склона горы.

К своему собственному удивлению, я почувствовал, что страшно зол. Встреть я сейчас того охотника, наверное, убил бы без сожаления. Того, который застрелил лежащего оленя! Прошу понять меня правильно, это была не простая сентиментальность. Человек с ножом, терзающий картину в Национальной галерее, вызвал бы у меня точно такой же гнев. Мне, подобно фурии, нестерпимо наблюдать, как прекрасное создание превращается в кусок мяса. По сути, меня взбесила не смерть оленя, а гибель красоты.

Затем я увидел сквозь подзорную трубу, как трое мужчин ринулись к месту преступления. Они подбежали к оленю. Держа за рога, приподняли его голову, потом отпустили, и голова несчастного животного безжизненно шлепнулась на землю. О боже, а всего несколько мгновений назад он был таким гордым и красивым! Затем охотники достали ножи и склонились над трупом.

Я шел своей дорогой, когда навстречу мне из вереска выбрался высокий невзрачный англичанин. Я сразу же узнал охотника.