Сплошное свинство - Алексей Онищенко

— Не забыл, дядя Миша, не забыл. Но скажи, сколько у тебя патронов?

— Две коробки, — пригорюнился сторож. — Скажешь, у тебя больше?

— Меньше, — вздохнул серб.

— Предлагаю разделиться, — сказал я, подталкивая Аню к Горану. — Мы с дядей Мишей пойдем к воротам и посмотрим, что можно сделать. А ты, Горан, отведи Аню в корпус, возьми всех вооруженных мужчин и подтягивайся к нам. Идет?

Вместо ответа серб взял девушку за руку и повлек ее в сторону ярко светившихся окон корпуса 2-А.

— Да, и скажи, чтобы люди поднимались на крышу кинотеатра, — крикнул я им вдогонку. — Лучше сделать это заранее — «Стоящие» вряд ли отнесутся с пониманием к вертолету…

В сторожке дяди Миши было относительно сухо. На застеленном старыми газетами столе стоял настоящий самовар (причем теплый), две кружки с треснувшими ручками и наполовину заполненная тарелка с вареными яйцами. В углу висела икона Николая Чудотворца. Перед ней даже горела лампадка, но когда мы открыли дверь и в сторожку ворвался неуемный ветер, фитилек потух.

— Полюбуйся, — сказал дядя Миша, подводя меня к окну и вручая цейсовский бинокль.

Я приложил окуляры к глазам. Оптика мгновенно приблизила меня к объекту. Все было так, как и сказал сторож: два огромных грузовых автомобиля и три красных автобуса с табличками «Дети» на лобовых стеклах. Еще несколько минут — и они будут здесь.

— Обрисуйте диспозицию! — по-военному коротко обратился я к дяде Мише.

Мы вышли из сторожки. Я внимательно выслушал дядю Мишу и понял, что шансов у нас не было. Никаких, даже минимальных. Я бы взволновался до предела, если бы именно такие ситуации не преследовали меня последние десять лет. Привычка — великая вещь. Более великая, чем позитивный настрой. Настрой можно потерять, его любят разрушать внешние факторы и недоброжелательно настроенные люди. А привычка — она, как вторая кожа: не мешает, сидит по размеру и действует на твоей стороне, потому что ей это выгодно.

Посему я спокойно помог сторожу запереть ворота на огромный засов и прикинул, где лучше расставить огневую мощь десяти пистолетов. Да, пожалуй, стрелкам лучше укрыться за стволами акаций, что росли вдоль полутораметрового каменного забора. Если нападающие полезут через забор — на некоторое время мы сможем их задержать. Но по всему периметру забора стрелков не расставишь. К тому же наш запас боеприпасов сильно ограничен. Да и если среди нападающих есть хотя бы один здравомыслящий человек, то они пустят грузовик на таран. Многотонный КрАЗ сметет ворота, как фанерную дощечку, гадать тут не приходится. Поэтому вся оборона может оказаться бесполезной. Но все же лучше делать что-то, чем ничего не делать, — так, по крайней мере, на душе спокойнее.

Стрелки с нашей стороны подоспели раньше, чем подъехал транспорт «Стоящих». Среди мокрых людей, непривычно и с опаской державших пистолеты в руках, я узнал и детективщика, и гламурного фотографа, и даже финансового спекулянта Черногорцева.

— Ты сможешь выстрелить в человека? — спросил я детективщика.

Он смущенно протер свои очки от дождевых капель.

— Я понимаю… У Джека Лондона есть такой рассказ «Убить человека». Там к одной даме врывается грабитель, она наставляет на него пистолет, но выстрелить не может. И он уходит. Вы подозреваете, что я такой же?

— Ничего я не подозреваю. Просто спросил.

— Они сожгли мою рукопись, — выпрямился парень. — Пять лет работы… Я тщательно осмысливал каждое предложение… Поэтому я думаю, что смогу выстрелить в человека.

— Лучше не думай, просто стреляй, — посоветовал подошедший Горан. — И ни в чем не сомневайся. Сомнения укорачивают жизнь. Иногда очень сильно.

— Кстати, а где Зоран? — поинтересовался я у серба.

— Не знаю, — пожал плечами он. — В корпусе 1-А его нет. Да и вообще там гораздо меньше людей, чем приехало. Может, он еще возится с кем-нибудь в медпункте?

— Вполне возможно, — согласился я. — Ладно, давай расставлять людей.

Горан полностью принял мой план обороны и расположил мужчин за акациями, показав им заодно, как лучше всего стрелять из пистолетов в положении опершись на колено. Со стороны серб выглядел довольно спокойно: этакий смуглый бог войны с бесстрастным лицом, стальными глазами и вырывающимися из ноздрей облачками пара. Я в очередной раз поблагодарил небо за толкового помощника и пообещал поставить свечу за процветание сербского народа в церкви, если, конечно, останусь живым…

Свет фар безжалостно распорол пелену дождя и уперся в ворота. К этому времени все находились на боевых позициях: стрелки — за деревьями, я с дядей Мишей в сторожке; Горан забрался на старый тополь, росший чуть поодаль от ворот, и надежно замаскировался среди его больших ветвей. Один снайпер у нас, таким образом, имелся.

Мы ждали решительных действий со стороны нападавших. Но они почему-то медлили. Естественно, из грузовиков и автобусов высыпало довольно много народа. В большинстве своем — мужчины. Я с некоторым облегчением заметил, что отнюдь не все из них были вооружены автоматами: кое-где мелькали стволы закинутых за спины охотничьих ружей. Существенно положение вещей этот факт не менял, но все равно приятно.

В кабине головного КрАЗа зажегся свет. Я пригнулся к окошечку и сумел разобрать знакомые черты. Снова Катя, бывшая проститутка и нынешний идеолог «Стоящих рядом» собственной персоной. Я отчетливо различал шрамы на ее лице, видел хищный блеск ее глаз. Неправы те, кто утверждает, будто характер человеку дается один раз при рождении и меняться в течение жизни не может, — они просто не знают, какие чудеса может сотворить с психикой бетонный подвал в заброшенной лесной сторожке. Катя переродилась полностью. В сеансах Присутствия я видел запутавшуюся в жизни девушку, тщательно скрывавшую за показной наглостью отчаяние, сомнения, панику. Сейчас же ее обезображенное лицо дышало уверенностью в своей правоте и холодным азартом охотника, подносящего нож к горлу стреноженной жертвы. Да, я не любил Чука и Гека и всю их философию, но следовало признать, что именно благодаря таким качествам побеждают в войнах, строят финансовые империи и выигрывают президентские выборы. Есть только ты и твое единственно правильное мнение. Все остальное — чепуха, мусор, который можно и нужно безжалостно смахнуть в канаву… А ведь я сочувствовал Кате и был готов голыми руками разорвать на части ее мучителя. Вполне возможно, через некоторое время она проделает подобную операцию со мною. Нет, прав все-таки Свин, утверждавший, что людей нельзя любить. Их можно ненавидеть, можно пользоваться ими, лучше всего — соблюдать нейтралитет. Так спокойнее, так лучше. Будешь сочувствовать, проявишь участие — рано или поздно получишь нож в спину. Закон? Я почти готов был согласиться, что да, закон…

Дверца кабины КрАЗа со скрипом отворилась. Катя спрыгнула на землю. Я увидел в ее руках пластмассовый мегафон милицейского образца. Она поднесла устройство ко рту и громко выкрикнула:

— Привет, беглецы!