Спецназовец. Точка дислокации - Андрей Воронин

Позже ему часто приходило в голову, что все это стряслось именно из-за его дурацкого самодовольства. Он возомнил, что все плохое позади и теперь в его силах сделать так, чтобы мама жила до ста лет, ни в чем не нуждаясь. Видимо, кому-то там, на самом верху, сильно не понравилось его самомнение, и он был жестоко наказан: у мамы обнаружили рак, химиотерапия не помогла, и спасти ее могла только сложная дорогостоящая операция в заграничной клинике. То, что он мог заработать, было каплей в море; время шло, вместе с ним, как вода в песок, уходила мамина жизнь, а он все так же ходил в рейды, кусая по ночам кулаки от сознания своего полного бессилия.

А потом появился человек Курбаши, предложивший приличную сумму за пустяковую, по его словам, работу. Для того, кто позже стал зваться Данайцем, этот пустячок вовсе таковым не являлся, но Курбаши не солгал, пересказывая эту историю капитану Николаше: он действительно колебался не дольше полутора минут, выбирая между жизнью матери и тем, что принято называть воинским долгом. Тем более что ничего особенно страшного от него не требовалось: Ти-Рексу было не привыкать латать дырки в шкуре, и подстрелил его Данаец аккуратно, не нанеся драгоценному здоровью командира ощутимого вреда.

Правда, потом от него потребовали дополнительных услуг, но и это он пережил довольно легко, поскольку, как и многие его коллеги, считал, что хороший мусульманин — мертвый мусульманин. Это была просто еще одна зачистка, в ходе которой, как это частенько случается, пострадали мирные жители. В доме, обитателей которого они с человеком Курбаши перестреляли, как бешеных собак, не оказалось ни одного взрослого, способного держать оружие мужчины. Можно было с большой вероятностью предположить, что упомянутые мужчины ушли воевать — ясно, что не под российским флагом, — а раз так, пенять им и их близким не на кого: на войне как на войне.

Жаль, что все это было напрасно. Заработанные предательством деньги не спасли маму, она все равно умерла, но Данаец пережил и это. Война научила его строить в сознании защитные барьеры, за которыми скреблись и бились, не в силах вырваться на волю, и горе, и стыд, и страх перед расплатой. Он жил, как получалось; Курбаши держал его на коротком поводке, время от времени напоминая о себе разовыми поручениями, которые, надо отдать ему должное, всегда щедро оплачивал. Потом возникло это дело, и он согласился, неожиданно для себя испытав искреннюю радость от встречи с теми, кого когда-то предал и теперь должен был предать вторично. Тренированное сознание и теперь ухитрилось найти спасительную кучу песка, чтобы спрятать в нее голову: будь что будет, авось все как-нибудь само обойдется. Ти-Рекс тоже не лыком шит; может быть, Курбаши сильно переоценил свои возможности, затеяв эту авантюру, и она станет для него последней. А если нет… Что ж, тогда Данаец не потеряет ничего и никого, кроме людей, которые для него и так давным-давно умерли.

Дело вплотную приблизилось к развязке. Ти-Рекс на поверку оказался не так хорош, как о нем говорили: он позволил себя убить, бросив дурачье, молившееся на него, как на чудотворную икону, на произвол судьбы. И дурачье, пренебрежительно отринув призрачный шанс спасти свои шкуры, отправилось прямиком в логово непобедимого Курбаши, чтобы свести счеты с человеком, который мог стереть их всех с лица земли одним движением мизинца. Они вошли в дом, из которого могли выйти только вперед ногами, и Жук, притаившись за углом, мысленно послал ко всем чертям обоих — и смертельно надоевшего своей непроходимой, крикливой тупостью Баклана, и хитрого, непредсказуемого Спеца, у которого хватило ума на то, чтобы вычислить Курбаши, но не хватило на то, чтобы оставить его в покое. Он не испытывал ни малейших сожалений по поводу того, что прямо сейчас происходило с ними там, в доме. Да, когда-то они воевали рука об руку, ели из одного котелка и делили поровну все — и последнюю краюху хлеба, и последний автоматный рожок, и глоток спирта, и жизнь, и смерть. Но с тех пор утекло много воды, и, если разобраться, эти двое никогда не были ему по-настоящему близки. И черт с ними, в конце-то концов! Что сделано, то сделано; прошлого не вернешь, и, пустившись бежать под гору, надо просто перебирать ногами, иначе непременно свернешь шею…

Перебегая от куста к кусту и от клумбы к клумбе, он пересек двор и без проблем перебрался через забор. Это полное отсутствие проблем показалось ему странным и настораживающим: он ожидал, что попрятавшаяся по щелям охрана попытается его подстрелить. Наверное, они были слишком заняты Спецом и Бакланом; что ж, подумал Жук, должна же от этих двоих быть хоть какая-то польза!

За низкими тучами все ярче разгорался рассвет. По лесу уже можно было передвигаться без фонаря, не рискуя при этом переломать себе ноги и выколоть глаза. Пользуясь этим, Жук пустился бежать ровной рысью, которой был способен покрыть хоть полсотни километров зараз. Работа киллера хорошо кормила, но она же заставляла поддерживать себя в форме, и сейчас это ему пригодилось.

Срезав угол лесом, он вышел к дороге как раз там, где рассчитывал, рядом со сторожкой и шлагбаумом. Прожектор на крыше сторожки не горел, машины стояли на прежнем месте, мокро поблескивая в неярком утреннем свете. Где-то здесь, то ли в одной из машин, то ли в натопленной сторожке, осталась так некстати увязавшаяся за ними подружка Спеца. По поводу нее Жук не волновался: спору нет, Спец многому успел ее научить, и в морду она могла закатать так, что залюбуешься, но это была всего лишь безоружная баба, заведомо неспособная оказать ему, профессиональному солдату, достойное упоминания сопротивление.

Присев за можжевеловым кустом, который нахально зеленел посреди всеобщего увядания, он огляделся, отыскивая глазами Дашу. Девушки нигде не было; то есть она, разумеется, околачивалась где-то поблизости (не пешком же ушла, в самом-то деле!), но Жук ее не видел. Его это вполне устраивало, поскольку избавляло от необходимости брать на душу лишний грех.

Засунув руку в карман, он поставил на боевой взвод пистолет и покинул укрытие. С низкого неба опять начал сеяться косой мокрый снег; он таял, едва коснувшись земли, и лес снова начал наполняться шорохом срывающихся с ветвей тяжелых капель талой воды.

Презрев скоростной, но вызывающе броский, привлекающий к себе чересчур много внимания «бентли», Жук подошел к «Ладе». Машина так и стояла незапертая; он уселся за руль, привычно протянул руку и чертыхнулся сквозь зубы: вместо головки ключа, оставленного в замке зажигания, пальцы нащупали пустоту. Понимая, что валяет дурака и попусту тратит время, он осмотрел коврик у себя под ногами, проверил противосолнечные козырьки и бардачок. Ключа не было: очевидно, его машинально прихватила с собой эта дуреха, когда отправилась в лес по каким-то своим бабским делам.

Почти физически ощущая, как одна за другой утекают секунды, он вышел из машины и заглянул в салон «бентли». Здесь наблюдалась та же картина, и это уже было скверно: можно по рассеянности вынуть ключ из замка зажигания машины, в которой сидишь, спасаясь от непогоды, но, когда ключи пропали сразу из двух машин, о рассеянности говорить не приходится — тут налицо прямой умысел. Конечно, Даша могла забрать ключи просто затем, чтобы предотвратить угон, для москвички это вполне естественно, даже если вокруг на сто километров не найдешь живой души. Но Жук всегда действовал по пословице, рекомендующей, надеясь на лучшее, готовиться к худшему, и до сих пор она его ни разу не подводила.