Юность Розы - Луиза Мэй Олкотт

– Я, право, не понимаю, что я такого сказал. Я просто пытался вести светский разговор, – неохотно пробурчал Мэк, потому что двоюродные братья, которым Стив передал эту замечательную беседу, вдоволь потешались над ним.

– Что же вы говорили? Я не буду смеяться. Если только смогу, – Роза горела нетерпением узнать, в чем дело, так как в глазах Стива искрился смех.

– Пожалуйста, я расскажу. Я знал, что она очень любит театр, и начал с него. Все шло очень хорошо до тех пор, пока я не стал рассказывать ей о древнегреческом театре. Вы же знаете, это очень интересный предмет.

– Очень. И вы, наверное, пропели ей один из хоров или продекламировали монолог Агамемнона[44]? Мне вы его декламировали, когда рассказывали об этом, – Роза с трудом удерживалась от смеха при воспоминании об этой комической сцене.

– Конечно, нет; но я посоветовал ей прочесть Прометея[45]. Она почему-то засмеялась, закрываясь веером, и начала говорить о Фиби: какое она прелестное создание, как хорошо себя держит, что одевается в соответствии со своим положением, и тому подобные пустяки. Наверное, это было несколько грубо, но я разозлился и стал говорить то, что приходило в голову, нисколько не стесняясь: что, по моему мнению, Фиби одета лучше всех на вечере, потому что она не обвешана таким количеством украшений, как другие девицы.

– Мэк! Как можно было сказать такое Эмме? Для нее смысл жизни – быть изящно одетой, а в тот вечер она выглядела просто сногсшибательно. Что же она ответила? – спросила Роза, сочувствуя и той, и другой стороне.

– Она вспыхнула и одарила меня свирепым взглядом.

– А что вы?

– Я прикусил язык, но попал, как говорится, из огня да в полымя. Следуя ее примеру, я переменил тему и заговорил о благотворительном концерте в пользу сирот. А когда она стала жалеть бедных малюток, я предложил ей усыновить одного из них и посетовал, что молодые леди вместо этого нянчатся с кошками или собаками.

– Несчастный! Она обожает свою собачку и ненавидит детей, – воскликнула Роза.

– Значит, она просто дура! По крайней мере, теперь ей известно мое мнение по этому вопросу, и, кстати, она вполне его одобрила. Я прибавил, что усыновление могло бы принести много пользы молодым девушкам, научив их обращаться с младенцами прежде, чем появятся их собственные дети. Столько бедных малюток погибает по вине невежественных матерей, – Мэк говорил так серьезно, что Роза не посмела улыбнуться.

– Воображаю себе Эмму с бедным сиротой на руках, вместо своего ненаглядного Тото, – воскликнул Стив, быстро повернувшись на стуле.

– Ну и что, понравился ей ваш совет, «господин Впросак»? – спросила Роза.

– Нет, она как-то передернула плечом, а потом сказала: «Боже мой, господин Кэмпбелл, какой вы смешной! Проводите меня, пожалуйста, к maman». Что я и исполнил с большим удовольствием. Ну, теперь она меня днем с огнем не найдет, – закончил Мэк, сурово покачав головой.

– Вам не повезло со слушательницей, вот и все. Нельзя считать всех девушек такими же глупыми. Я могу назвать целую дюжину умных, которые с радостью обсуждали бы с вами и преимущества простых нарядов, и благотворительность, и греческие трагедии (особенно если бы вы представили им хоры, как мне), – Роза старалась утешить его, между тем как Стив вовсю потешался.

– Составьте мне список, пожалуйста. Я с удовольствием познакомлюсь с ними. Надо же человеку чем-то вознаградить себя за то, что он добровольно крутится весь вечер, как волчок.

– Обязательно составлю. Если вы выучитесь хорошо танцевать, вам, наверное, будет очень весело, и вы сами полюбите званые вечера.

– Я вряд ли стану таким образцовым светским человеком, как наш Франт, но употреблю все свое старание. Конечно, если бы мне пришлось выбирать, я охотнее стал бы ходить по улице с шарманкой и обезьяной, – печально вздохнул Мэк.

– Благодарю за любезность, – усмехнулась Роза, делая реверанс, а Стив укоризненно воскликнул:

– Ну, что вы будете с ним делать? – возмущенный тон Стива недвусмысленно намекнул преступнику, что сопровождать на вечера тому придется не обезьянку, а кузину.

– Боже мой! Что я наделал! – Мэк со смешной досадой бросил газету и удалился из комнаты, произнося трагическим тоном слова Кассандры:

Молю лишь об одном: чтоб метко пал удар,

Чтоб сразу же, как хлынет кровь, без судорог,

Смогла навеки я закрыть глаза свои[46].

Пока Роза открывала для себя новую, взрослую жизнь, Фиби занималась тем же самым, только в более скромном масштабе. По вечерам перед сном молодые девушки сходились вместе и обменивались впечатлениями дня, однако некоторые темы никогда затрагивали. В душе у каждой из них был свой «заветный уголок», куда не заглядывал даже дружеский глаз.

Жизнь у Розы была веселее, зато у Фиби – счастливее. Они обе много выезжали. За прекрасный голос Фиби повсюду привечали, многие были готовы покровительствовать певице, но совсем не желали видеть в ней женщину. Фиби понимала это и не совершала никаких попыток заявить о себе в обществе. Она довольствовалась любовью и уважением немногих людей, ценила их веру в нее и терпеливо дожидалась того времени, когда сможет занять место, на которое рассчитывала.

Иногда Фиби становилась гордой, как принцесса, но чаще была застенчива, как ребенок. Перестав быть служанкой, она все же пользовалась щедростью своей доброй хозяйки. Если бы подобная благотворительность исходила из другого источника, гордая Фиби никогда бы не приняла ее. Однако зависимость становилась для девушки тяжелым бременем, которое не могла облегчить даже самая искренняя признательность. В детстве для их дружбы с Розой не было никаких препятствий, девочки шли по жизни рука об руку, живя в маленьком, замкнутом мирке. Но теперь они выросли, их жизненные пути неизбежно должны были разойтись, и подруги с прискорбием осознавали, что скоро им придется расстаться.

Когда они путешествовали за границей, было решено, что Фиби, вернувшись домой, попытает счастья с помощью своего таланта. Только на этом условии она решилась принять предлагаемое ей образование, которое могло подарить столь желанную независимость. Фиби без устали совершенствовала дарование, которым наделила ее природа, и теперь доказала, что старания не пропали даром. Ободренная первым успехом в небольших салонах и гостиных, искренними похвалами друзей, она почувствовала себя готовой вступить на более широкое поприще и начать карьеру певицы, что было пределом ее мечтаний.

Именно в это время внимание общества было привлечено к новому приюту для девочек-сироток, который не смогли достроить из-за недостатка средств. Семейство Кэмпбеллов уже внесло туда солидную лепту и теперь трудилось над завершением этого предприятия. В поддержку приюта были устроены несколько благотворительных базаров и дан ряд концертов. Роза горячо взялась за дело и предложила Фиби дебютировать в последнем из них, который обещал быть особенно интересным: в нем должны были принять участие сами сироты, чтобы спеть для богатой публики простые песенки. Их плачевное положение никого не могло бы оставить равнодушным. Некоторые члены семьи полагали, что Фиби, пожалуй, не захочет участвовать в таком жалком зрелище, но Роза хорошо знала свою подругу.