Смерть и золото - Уилбур Смит

А вот «роллс» был уже всего в двухстах метрах от пушек и приближался со скоростью не менее шестидесяти миль в час. Три смертельно бледных, перепуганных лица были обращены к майору в безмолвной мольбе, три голоса громко взывали о помощи. Майор не обращал на них никакого внимания. Он профессиональным взглядом оценивал приближающегося противника. Тот все еще был на расстоянии в пару тысяч метров от него, в противоположном конце равнины, но приближался со вполне приличной скоростью. Майор почти собрался снова начать успокаивать своих нервных артиллеристов, когда «роллс» с ревом пронесся сквозь узкий проход в центре расположения его батарей.

В этот момент граф временно вновь обрел почву под ногами и сумел нормально надеть шлем на голову. Стоя на заднем сиденье «роллса», он визжал, и голос его был отлично слышен каждому пушкарю.

– Открыть огонь! – кричал граф. – Немедленно открыть огонь! Или я вас всех под расстрел отправлю!

После чего, осознав, что следует вдохновить людей, чтобы они оставались на своих местах и прикрывали его отступление, он судорожно задергался в поисках вдохновения и бросил им все тот же вдохновляющий лозунг: «Лучше смерть, чем бесчестье!», прежде чем «роллс» унес его, сохраняя скорость в шестьдесят миль в час, в сторону далекого горизонта.

Майор повысил голос до рыкающего вопля, чтобы отменить полученный от графа приказ, но даже его легкие оказались не в силах перекрыть грохот залпа девяти полевых орудий, выстреливших почти одновременно, чего с ними никогда не случалось на учениях. Каждый артиллерист воспринял слова графа абсолютно буквально, особенно слово «немедленно», а такие тонкости, как наведение и точный прицел, были тут же забыты в спешке и стремлении стрелять так быстро, как это вообще возможно.

В подобных обстоятельствах только чудом можно объяснить, что один фугасный снаряд все-таки нашел свою цель. Ею оказался грузовик «фиат», только что вынырнувший из туч пыли и мчавшийся в четверти мили позади эфиопской бронированной машины. Снаряд был оснащен контактным взрывателем, установленным на задержку в одну тысячную долю секунды; он пробил насквозь радиатор, разнес вдребезги блок цилиндров, превратил водителя в кучу кровавых ошметков, после чего взорвался в середине группы объятых ужасом пехотинцев, скрючившихся под тентом кузова. Передние колеса грузовика еще несколько секунд вращались и тащили его вперед, прежде чем начали запинаться и подскакивать на неровной почве, а затем остатки от грузовика и двадцати человек взлетели в воздух футов на пятьдесят, где и закувыркались подобно труппе сумасшедших акробатов.

Только один снаряд почти попал в противника. Он взорвался в десяти ярдах перед «Горбатой», извергнув высокий фонтан пламени и красноватой земли и оставив после себя глубокий зияющий кратер четырех футов в поперечнике, в который и угодила идущая на скорости машина.

Рас, чья голова торчала из башенного люка и чьи глаза и рот были по-прежнему широко открыты, получил хорошую порцию песка от взрыва прямо в лицо, и все три эти жизненно важных отверстия были тотчас же забиты напрочь, так что его воинственные кличи резко оборвались, он закашлялся и подавился, судорожно пытаясь вытереть катящиеся из глаз слезы.

Гарету этот фонтан пламени и песка тоже на мгновение перекрыл обозрение, и он, ослепнув, въехал прямо в воронку от снаряда. Удар выбросил его с сиденья, и он ударился грудью о рулевое колесо, отчего перехватило дыхание и швырнуло на пол, куда упал и отломившийся руль.

Еще раз лихо подпрыгнув, «Горбатая» вылетела из воронки в клубах крутящихся вокруг нее пыли и дыма. Она тяжко кренилась на один бок, поскольку одна рессора при ударе лопнула, а ее передние колеса заклинило в вывернутом вбок положении, но двигатель продолжал реветь на полных оборотах, отчего она стала вертеться на месте, описывая круг за кругом, как цирковая лошадь.

Сопя от усилий, Гарет сумел втянуть в легкие немного воздуха и взобраться обратно на сиденье и обнаружил, что рулевая колонка начисто отсутствует и педаль газа намертво зажата в полу в полностью утопленном положении. Он просидел неподвижно несколько долгих секунд, мотая головой, чтобы прочистить мозги, и отчаянно стараясь восстановить дыхание, поскольку вся внутренность машины была полна пыли.

Еще один снаряд, взорвавшийся поблизости, вывел его из ступора и шока, он пролез выше, отпер водительский люк, откинул его и высунул голову наружу. Прямо перед ним было три батареи итальянской полевой артиллерии, стрелявших по нему, кажется, прямой наводкой.

– Бог ты мой! – выдохнул он, когда новая серия фугасных снарядов разорвалась вокруг быстро описывающей круги машины. От этих взрывов у него заслезились глаза, заложило уши и застучали зубы. – Пошли-ка домой, – сказал он и начал выбираться из узкого люка. Его ноги только-только успели выбраться из отверстия в стальном корпусе, как раз вовремя, чтобы уберечь все его кости ниже колена от взрыва, который иначе разнес бы их на мелкие осколки.

В двух тысячах ярдах от них майор Кастелани продолжал бороться с паникой, которую граф посеял среди артиллеристов, стараясь восстановить управление. Солдаты заряжали и стреляли, охваченные такой безрассудной страстью, не допускающей никаких других мыслей, что все тонкости правильной артиллерийской стрельбы были полностью забыты. Наводчики даже не пытались изобразить, что ищут какую-то цель, и просто дергали за шнур всякий раз, когда затвор лязгал, закрываясь.

Крики и рыки Кастелани не производили на полуоглохших и почти полностью потерявших способность соображать артиллеристов никакого впечатления. Последние угрозы графа, упоминание о расстреле и смерти окончательно ввергли их в состояние паралича, так что они не слышали и не могли слышать голос разума.

Кастелани стащил оказавшегося ближе других наводчика с сиденья у прицела и вырвал у него шнур, с трудом разжав его закостеневшие пальцы. Ругаясь и проклиная бездарность солдат, попавших под его командование, он опытной рукой завертел рукоятки горизонтальной и вертикальной наводки орудия. Толстый ствол пушки чуть опустился и сместился вбок, пока похожий на насекомое вражеский броневик не оказался вдруг огромным, заполнив весь прицел. Броневик быстро катался по кругу, совершая один безумный оборот за другим, им явно никто не управлял. Кастелани соотнес прицел с ритмом его кружения и резким движением кисти дернул за шнур. Ствол отскочил назад, остановился, заторможенный гидравлическим накатником и амортизаторами, и пятнадцатифунтовый конусообразный стальной снаряд полетел по практически прямой траектории через всю равнину.

Прицел был взят чуть-чуть низковато. Снаряд упал в нескольких дюймах ниже высокого, уже сильно изуродованного борта машины, между двумя передними колесами, и вонзился в землю прямо под водительским отсеком.

Энергия взрыва, отразившись от плоской поверхности земли, вся пошла вверх, ударив под днище броневика. Сорвала блок цилиндров с его креплений, оторвала огромные передние колеса как крылышки жареного цыпленка и, мощно, как от удара молота бога Тора, вонзившись в стальной пол кузова, наконец угасла.

Если бы ноги Гарета Суэйлса в этот момент оставались на полу машины, он получил бы ужасные, но весьма характерные для танкистов ранения – ниже колен его ноги превратились бы в мешки, полные раздробленных костей.