Правитель империи - Олесь Бенюх

— Хотите одну совсем не рождественскую историю? — печально улыбнулась своими большими глазами Рейчел.

— В мире столько еще слез и печали, — неопределенно протянула Джекки.

— Но эта история, — возразила Рейчел, — произошла несколько дней назад и, представьте, прямо на наших глазах.

— Джон говорил, что вы ездили в Кливленд, — теперь глаза Джекки смотрели заинтересованно.

— Верно, в Кливленде это и произошло, — вздохнула Рейчел…

Легкий ветер доносил ароматное дыхание то одних, то других кустарников и цветов, ласково звенела теплая волна, дети Кеннеди играли то в нежные игры взрослых, то в жесткие детские игры. А Рейчел Парсел рассказывала о самоубийстве кливлендского безработного и о попытке его жены отомстить.

— Как много сейчас подобных случаев, — негромко, спокойно отметила Джекки Кеннеди. — Когда я была моложе, мне хотелось раздать все деньги, мои и Джона, бедным. Вообще всем бедным, неважно где — в Бостоне или в Калькутте. Увидев чужого голодного ребенка, я лишалась аппетита. Плакала, переживая за уродов и калек. Потом поняла: все во власти Божьей. Бог дал Бог взял. Не мы придумали этот свет, не мы установили в нем порядок вещей, не нам его и менять. Я убеждена, что где-то существуют незримые, но высшие весы, и на них каждому человеку отмеряется его доля радости и печали.

— А если этих отмеренных на точных весах радостей у кого-то вовсе нет и вся жизнь состоит из одних печалей? — упрямо спросила Рейчел.

— В таком случае, моя дорогая, словно успокаивая ее, произнесла Джекки, — этих радостей было с избытком у его предков или будет у потомков. Впрочем, давайте пошлем этой женщине и ее сироткам сладкого пирога. Я думаю, им будет приятно.

— Да, — рассеянно согласилась Рейчел. И подумала: «Если она… если они еще живы».

Ярдах в трехстах от того места, где находились женщины, из воды выбежали Маркетти и Лэсси. Собака подбежала к Джерри и улеглась у его ног. Маркетти тоже подошел к боссу, спросил: «Я вам не нужен, сэр?». Джерри молча покачал головой, посмотрел на итальянца, как показалось Джону, неприязненно, даже зло. Маркетти быстро пошел к «женскому» тенту, гоня перед собой ногами разноцветный мяч. Вскоре с ним поровнялась Лэсси. «Приятный мальчик этот Дик, — думала, наблюдая за Маркетти, Рейчел. — Не заумный, не задавака. Остроумен. Жадноват до денег. Видимо, маловато их было в его семье».

— Джекки, дорогая, как вы думаете — Дику хватает этих самых жизненных радостей, отмеренных судьбой?

Джекки с искренним удивлением посмотрела на Рейчел. Рассмеялась: «Вообще-то из меня плохая гадалка. Что же касается Маркетти, то я о нем, честно говоря, задумывалась меньше, чем о нашей Лэсси. Гор-р-раздо меньше!».

И Джекки захлопала в ладоши, закричала: «Лэсси! Лэсси! Ко мне!». Оставив мяч, собака бросилась к хозяйке. «Аристократка! — обиженно подумала о Джекки Рейчел. — Собака ей ближе, „гор-р-раздо“ ближе, чем этот парень…». Маркетти подошел к Джекки, заговорил о чем-то. Джекки охотно ему отвечала. На лице Маркетти, словно приклеенная, была его обычная сладкая улыбка. Джекки тоже улыбалась, но механически, бездумно. «Вот две маски на лицах, — Рейчел встала, налила себе сок, потрепала за ухом Лэсси. — Обе вызваны к жизни необходимостью. Только одна всячески хочет привлечь к себе внимание, а другая всячески хочет себя от него оградить… Впрочем, Бог с ними, с масками. Загадочно ведет себя последнее время Маркетти. Вдруг стал ни с того ни с сего за мной ухаживать. Чуть ли не пытается роман завести. Зачем? Совратить беременную жену Джерри Парсела? Зачем? Конечно, кому не хочется нравиться? И Джерри ревнует — а он ревнует, я это вижу! — это и забавно и приятно. Только не надо близко подходить к грани, которая запретна и которую преступить — грех… А Джерри может быть бешеным. Я пока не видела, но слышала и — главное чувствую, что может». Ричард Маркетти наклонился теперь к Рейчел, чуть ли не к самому ее уху. шепчет что-то смешное, не фривольное, а так, чуть-чуть. Вроде бы все это можно было сказать вслух, ведь в том, что он шепчет, нет ни тайны, ни непристойности. Но он шепчет ей все это чуть не в самое ухо, усы и губы вот-вот его коснутся. А Рейчел не отталкивает его, она смеется, она поощряет этот флирт.

После ленча Джерри и Рейчел прогуливались в декоративном парке ранчо. В центре его размещалось небольшое проточное озеро. В нем царствовал «хозяин» — так называл огромного аллигатора менеджер ранчо. Было приятно не спеша идти по тенистым аллеям, через лужайки, через старинного вида мостики над многочисленными ручьями. Духота томила, Рейчел обмахивалась большим японским веером.

«Хотелось бы особо привлечь ваше внимание, сэр, к одному обстоятельству, — вспомнил Джерри недавний устный доклад Ларссона. — Тем более, что данные о нем поступают из разных мест — Чикаго, Гарлема…». «Что же это?» — поинтересовался Джерри. «Видите ли, — Ларссон на мгновение замялся, но тут же продолжал, — мисс Парсел по своей собственной инициативе предпринимает самостоятельные поиски нитей заговора против мистера Джона Кеннеди. Ей в этом активно помогает господин Раджан-младший». «Вот как, спокойно заметил Джерри, хотя был поражен тем, что услышал. — Расскажите-ка поподробнее». Выслушав Ларссона и отпустив его, он несколько раз медленно прошелся по кабинету. «Идиотка, — думал он, не в силах заглушить в себе раздражение. — Поставлена на ноги целая государственная служба, расследованием заняты лучшие профессионалы. А тут — на тебе, два дилетанта хотят выскочить в герои, всех обштопать, спасти Америку. рисколюбы! В таких делах в два счета можно и под нож, и под пулю, и под колесо угодить. И будет сработано так, что никаких концов не найдешь. Беата, девочка моя! Зачем, ну зачем лезешь ты в самое пекло кровавой политической кухни? Жизнь — смертельная битва. В ней нет, совсем нет места для полудетской забавной игры в воры-сыщики. Надо поговорить с ней и строго-настрого запретить ребячьи шалости со взрослым динамитом».

В тот же вечер Парсел встретился с дочерью. Но разговора не вышло. Выслушав его, Беатриса, смеясь, сказала: «Ты, папа, всю свою жизнь выстроил сам. И никогда никого не спрашивал, что тебе делать и как. Ведь так? Так. А я — твоя дочь. И этим, я полагаю, все сказано». Джерри сердито смотрел на дочь и не знал, огорчаться ему или радоваться. Но ведь она так завершала их разговор во второй раз* первый раз это произошло совсем недавно, когда он коснулся ее взаимоотношений с Раджаном. Да, характер у Беатрисы был жесткий. Его, Джерри Парсела, характер. «Пока я жив, уберечь ее ото всех бед — моя забота, — горько думал он. — Тем более в этом „деле“ с Кеннеди. да и в других — все в моих руках. А когда я уйду, кто защитит мое единственное дитя от всех прелестей этого купающегося во взаимных любвях света? Кто? Ее черномазый друг?».

Сейчас, чтобы отвлечься от этих сумрачных мыслей, Парсел внимательно огляделся вокруг, прислушался к шорохам и шумам парка.

— Ты заметила, поет лишь одна птица? — Джерри увидел, что Рейчел встала, взял из ее руки веер, стал осторожно обмахивать ее сам.

— Неужели одна? — удивилась Рейчел. — А мне кажется, что их тут целый ансамбль.