Город Ильеус - Жоржи Амаду

и умершая в Ильеусе.

Молитесь за её душу.

Жульета принесла цветы из Коммерческой ассоциации, редкостные цветы — орхидеи, чайные розы, гвоздики и фиалки. Сержио нарвал их по её просьбе. Она не сказала ему, зачем ей эти цветы. Она закидала цветами могильный холм с ещё рыхлой землёй. Лола была сделана из хорошей земли, из крепкой глины. Жульета не плакала, и ей не было грустно. Она прощалась с Лолой, как с горячо любимой подругой, которая навсегда уехала, но никогда не исчезнет из её памяти, потому что их дружба никогда не порвётся. Они виделись только раз, но у Жульеты никогда не было другой подруги.

Она взглянула кругом себя, на кладбище, и почувствовала, что в её мире, её новом мире, огромном и чудесном, жили вместе с ней только Сержио, Жоаким и Лола. «Лола Эспинола, Хулия Эрнандес». Никогда не была она Хулия Эрнандес, надпись на могиле лжёт! Всегда была она Лола Эспинола, жена Пепе, та, у кого хватило мужества последовать за своей судьбой, за своим любимым, пойти по честному пути. По честному пути… Никто этого не поймёт… Сержио покачает головой, он — как пленная птица, тысяча мелочей держит его в плену. Но у него есть его поэзия, помогающая ему уходить в этот новый мир, к самым чистым и героическим вещам, к птицам, цветам, революции, о которой говорил Жоаким. Жоаким понял бы. Он всё понимает, он весь этот новый мир носит в себе. Жульета чувствовала, что он строит этот новый мир, хотя и не совсем понимала — как. В страданье и в борьбе, в жертвах и в безвестности, в подполье, он каждый день строил этот мир для всех. Она не ощущала в себе этого мира, и не было перед нею открытой двери в этот мир, как у Сержио, который умел уходить в свою поэзию.

Она не умела строить его, как Жоаким, у неё не было сильных и чистых рук, созидающих новое, она не умела представить его себе, как Сержио, у неё не было тонких и магических рук художника. Она была погибшая, она увязла в грязи. Над этой грязью строил Жоаким фундамент своего мира. Сержио парил над этой грязью на своих невидимых крыльях. Правда, многие нити ещё связывали его с этим топким болотом, и крылья его были поломаны, но всё-таки он сумел вырваться из него и подняться ввысь. Но она, Жульета, по горло увязла в трясине. Вокруг неё была гниль, и она сама уже была заражена тлением. Из этой гнили Лола вышла чистой, поймёт ли это Жоаким? Сержио был большой птицей с насмешливым взглядом, таинственной улыбкой и сердцем, чистым от всякой вины. Но ноги его увязли в грязи. Жульета словно видела миллионы тонких нитей, которые, сплетясь вместе, опутали ноги поэта цепью рабства. Жоаким вырвется из грязи, Жульета завидовала Жоакиму и всем ему подобным.

В беседах, последовавших за первым разговором в Ассоциации, Жоаким, уже без робости и недоверия, рассказал ей о своих политических идеях, о будущем мире братства, равенства и согласия между людьми, о котором он мечтал и за который боролся. Сержио тоже мечтал об этом мире, но отдавал ему только свою поэзию, боялся целиком посвятить себя ему, жизнь его не принадлежала этому новому миру, ноги его увязли в старом. Жульета была женой экспортёра какао, раньше она была неврастеничкой из высшего света, меняющей изысканных любовников, но всё это было ей теперь не нужно. Когда Жоаким говорил ей о своём мире, который был уже построен в легендарной России, за который шла трудная борьба в других странах, она, уже парившая среди образов безудержной фантазии поэта, уже оттолкнувшаяся от своего жалкого мира и не знавшая ещё, куда идти, — словно видела перед собой высокую зарю. Но эта заря была для неё недосягаема, потому что спутником её на этом трудном пути был поэт Сержио Моура, а он увяз ногами в грязи и уходил в этот мир только мысленно, в поэзии, а Жульета хотела идти вперёд, как солдат, как тот, кто строит новое. Она чувствовала себя так, словно какой-то друг, сведя ее в концерт, когда она была в тоске и отчаянии, заставил её полюбить настоящую музыку. Но в Ильеусе, городе какао, за весь период повышения цен было всего несколько случайных концертов, даваемых пианистами, приезжавшими в Ильеус после провала в других городах в надежде на доходные бенефисы. А поэт, с его увлечением политикой, и шофер, с его действенной и твёрдой верой в своё дело, говорили ей о революции, о новом мире, о товарищах завтрашнего дня. И с какой любовью, с какой высокой страстью говорил Жоаким об этом мире! Казалось удивительным, что этот молчаливый человек, сын старой Раймунды, по целым дням не проронившей ни единого слова, мог говорить с таким убеждением и красноречием. Не только вера, но и опыт в борьбе заставляли его говорить так. Жульете хотелось сказать: «Сержио, вот моя рука. Вырвемся из грязи и уйдём… Всё остальное не важно».

Но она никогда ничего подобного не сказала и жила, занятая своей любовью, которая уже сама по себе была чем-то значительным, несмотря на то что дома ей приходилось каждый день выносить присутствие Карлоса Зуде, а Жоаким всё как будто ждал, что она решится на какой-то важный шаг. Но она всё не могла решиться.

Вечерние тени падают на заброшенное кладбище. Письмо Лолы, прощальный привет подруги, лежит в сумке Жульеты. Они виделись только один раз, но Лола была её единственной подругой. «Если вы любите его, следуйте за своей любовью. Следуйте за своей судьбой. Сколько бы вам ни пришлось страдать, вы всегда будете счастливы. Я всегда была счастлива, несмотря на все мои страдания. Следуйте за своей судьбой, это говорит вам, человек, которого скоро не станет. Не надо бояться…»

«Завтра, дона Жульета, мир будет лучше. Таких людей, как вы, не будет. Единственное, что можно сделать сегодня, — это бороться за то, чтобы это будущее скорее настало. Это будет, как праздник…» — слышит она голос Жоакима. «Я рассказываю тебе о птицах, ты даже не представляешь, как прекрасна их жизнь. Я рассказываю тебе о цветах, что ты знаешь о чайных розах? У тебя розовое тело, на нем могли бы расти чайные розы, самые красивые розы на свете. Забудем всё, важно только, чтоб мы были здесь вдвоём и ты могла принадлежать мне, а я мог принадлежать тебе, — это единственное, что стоит ценить. Я расскажу тебе всё, что хочешь, только для того, чтоб завтра ты опять вернулась…» — слышит она голос Сержио.

Ноги его увязли в грязи. Так легко порвать бесчисленные нити, опутавшие его. Так трудно разбить цепи, сковавшие его… Так легко и так трудно, «Не надо бояться…»

Как-то раз, в конце второго года повышения цен, коммунистическая партия, невзирая на преследования, которым подвергались её члены, устроила митинг на площади в порту. Коммунисты хотели разъяснить людям подлинные причины повышения цен на какао до такого невиданного уровня. Теперь они могли сослаться на многие факты, чтобы раскрыть глаза мелким землевладельцам, полковникам, всему населению. Шла борьба между Шварцем и Орасио (уже никто больше не говорил: между Сильвейриньей и Орасио, влияние немца на ход событий ощущалось слишком явно), показательным было банкротство автомобильных компаний после основания акционерного общества. Мариньо Сантос, правда, радовался банкротству других компаний, но его огорчало, что в новом предприятии он не имел никакого авторитета: экспортёры заставили его порвать все старые контракты на перевозку какао, чтобы использовать грузовики только для обслуживания Карбанкса, Зуде, Шварца и Раушнингов.