Король гор. Человек со сломанным ухом - Эдмон Абу

— Бедный полковник, вы доберетесь туда слишком поздно. Данциг сдан.

— Это невозможно! Когда это произошло?

— Тому уже сорок шесть лет.

— Черт возьми, вы изволите… смеяться надо мной!

Господин Нибор вручил ему календарь и сказал:

— Вот, сами убедитесь. Сегодня 17 августа 1859 года. Вы заснули в башне Либенфельда 11 ноября 1813 года. С тех пор прошло без трех месяцев сорок шесть лет, и все это время жизнь шла своим чередом, но без вашего участия.

— Двадцать четыре и сорок шесть. Но, если верить вашим расчетам, то сейчас мне семьдесят лет!

— Ваша резвость свидетельствует о том, что вам по-прежнему двадцать четыре года.

Полковник пожал плечами, разорвал календарь, топнул ногой и сказал: «Ваш альманах — это какая-то шутка!»

Господин Рено побежал в библиотеку, выбрал наугад несколько книг и стал демонстрировать годы их издания — 1826,1833,1847,1858.

— Простите меня, — сказал Фугас, обхватив голову руками. — Все это так неожиданно! Я не думаю, что кому-то доводилось испытать что-то подобное. Мне семьдесят лет!

Жалостливая госпожа Рено принесла из ванной комнаты зеркало и вручила ему со словами: «Смотрите сами!»

Он взял зеркало обеими руками и, словно впервые, стал рассматривать свое лицо. В этот момент на улице появился бродячий шарманщик, и хрипящая машина грянула песню «Отправляясь в Сирию».

Фугас швырнул зеркало на пол и закричал: «Что вы мне голову морочите? Я ведь слышу песню королевы Гортензии!»52

Господин Рено, стал терпеливо объяснять ему, одновременно подбирая осколки зеркала, что песня королевы Гортензии приобрела общенациональное и даже официальное звучание, что теперь полковые оркестры вместо свирепой Марсельезы исполняют именно эту милую мелодию, и что солдаты — вот ведь странность! — не стали от этого хуже сражаться. Однако полковник, не слушая его, открыл окно и крикнул шарманщику-савояру53:

— Эй, дружок! Получишь целый наполеондор, если скажешь, какой нынче год!

Услышав это, шарманщик пустился в пляс вокруг своего музыкального ящика.

— Делай, что тебе говорят! — крикнул полковник. — Оставь в покое свою дьявольскую машину!

— Получу полтину от господину!

— Да не полтину я тебе дам, а целый наполеондор, если скажешь, какой сейчас год!

— Ишь чудной-то, хи-хи-хи!

— Если сейчас же не скажешь, я тебе уши отрежу!

Савояр пустился наутек, но тут же вернулся, словно до него дошел смысл мудрого изречения: «Кто не рискует, тот лапу сосет».

— Дяденька, — сказал он вкрадчиво, — чичас тыща восемьсот пятьдесят девятый.

— Вот и ладно! — крикнул Фугас.

Он порылся в карманах, но ничего не обнаружил. Леон заметил его смущение и бросил во двор двадцать франков. Перед тем, как закрыть окно, он ткнул пальцем в фасад небольшого только что выстроенного дома, на котором, словно специально для полковника, было написано:

Одре, архитектор

MDCCCLIX.

Теперь все окончательно стало ясно, и за это не пришлось платить двадцать франков.

Сконфуженный Фугас пожал Леону руку и сказал:

— Друг мой, я знаю, что доверие есть первейший долг благодарности за благодеяние. Но расскажите мне о нашей родине. Я нахожусь на священной земле, и хоть я на ней родился, но ничего не знаю о судьбах моей страны. Франция по-прежнему правит миром, не так ли?

— Несомненно, — ответил Леон.

— Как поживает император?

— Хорошо.

— А императрица?

— Очень хорошо.

— А король Рима?54

— Принц империи?55 Он очень красивый ребенок.

— Что значит красивый ребенок? И вы еще утверждаете, что сейчас 1859 год!

Вмешался господин Нибор и в двух словах объяснил, что ныне во Франции правит не Наполеон I, а Наполеон III.

— Так, значит, — воскликнул Фугас, — мой император умер!

— Да.

— Это невозможно! Говорите, что хотите, но только не это! Мой император бессмертен!

Господа Нибор и Рено, не будучи профессиональными историками, были вынуждены вкратце изложить Фугасу историю XIX века. Для этого пришлось отыскать в библиотеке толстую книгу де Норвена56 с иллюстрациями Раффе. Лишь подержав эту книгу в руках, он нехотя признал историческую правду, да и то не сразу. Пока ему рассказывали об исторических событиях, он то и дело вскрикивал: «Это невозможно! То, что вы мне читаете, это не история! Это роман, написанный специально, чтобы разжалобить солдат!»

Душа у этого молодого человека была по-настоящему сильная и закаленная. Он с завидным мужеством за сорок минут пропустил через нее все беды и несчастья страны, случившиеся в стране за целых восемнадцать лет, начиная с первого отречения Наполеона и до смерти Римского короля. В этом смысле ему не так повезло, как его товарищам по оружию. На них хоть и обрушивались удары судьбы, но между каждым таким ударом проходило немало времени, в течение которого человек еще может прийти в себя, а вот на сердце воскресшего полковника вся эта лавина обрушилась разом и мгновенно. Возникли даже опасения, что один из таких ударов будет иметь роковые последствия, и он умрет. Но этот дьявол во плоти лишь сжимался под сыплющимися на него ударами и разжимался, как пружина. Он кричал от восторга, когда ему рассказывали о славных сражениях, происходивших на территории Франции во время кампании 1814 года, и рычал от душевной боли, словно сам присутствовал на прощании в Фонтенбло1. Когда он услышал о возвращении с Эльбы, его лицо радостно засияло, но затем его сердце вместе с последней армией империи перенеслось в Ватерлоо, и там оно вдребезги разбилось. После этого он лишь сжимал кулаки и цедил сквозь зубы: «Если бы там был я с моим полком, мы показали бы и Блюхеру, и Веллингтону!» Рассказ об иностранной оккупации, о возвращении белого знамени Бурбонов, о Белом терроре57, о расстреле Мюрата, которого боготворили кавалеристы, о смерти Нея, Брюна, Мутона Дюверне и многих других отважных людей, которых он знал и любил, вызвал у него приступ ярости, но ни одно из этих известий его не сломило. Узнав, как умер Наполеон, он поклялся, что вырвет у Англии сердце, а послушав печальную повесть о медленной агонии бледного прекрасного юноши, наследника императора, он захотел немедленно выпустить кишки проклятой Австрии. Когда драма закончилась и после Шенбрунна58окончательно упал занавес, он вытер слезы и сказал:

— Так тому и быть. За одно мгновение я прожил всю жизнь. А теперь покажите мне карту Франции.

Леон принялся листать атлас, а господин Рено стал вкратце рассказывать полковнику историю Реставрации и Июльской монархии. Но Фугас дал понять, что ему до этого нет никакого дела.

— Что мне с того, — заявил он, — что две сотни болтливых депутатов посадили на трон вместо одного короля другого