Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Вытащить семидесятилетнюю старуху из постели и отрубить ей голову — этому нет оправдания. И чего он достиг? Разбил сердце ее сына, всей семьи, всех, кто ее любил. Король — чудовище, хоть и улыбается нежно своей юной жене, хоть великодушен и добр ко мне. Необходимо помнить: Генрих, король Англии, — изверг и тиран, никто в его стране не может чувствовать себя в безопасности. Не будет покоя государству, где правит такой король. Он ведет себя как сумасшедший. Этому может быть только одно объяснение: он действительно сошел с ума. Я живу в стране, где правит безумный король, и моя жизнь зависит от его благосклонности.

Доктор Херст едва поспевает за мной. Я ускоряю шаг, словно хочу убежать из Англии пешком.

— Вы огорчились.

— Конечно. Это горе для всех. — Оглядываюсь вокруг, паж отстал, к тому же мы говорим по-немецки, никто не поймет. — Почему король казнил леди Поль именно сейчас? Она несколько лет провела в Тауэре, вряд ли могла участвовать в каком-нибудь заговоре, давно не видела никого, кроме тюремщиков, он уже перебил добрую половину ее семьи, а оставшиеся томятся в заключении.

— Он не подозревал ее в заговоре. Дело в том, что мятежники Северной Англии требуют восстановления прежней веры и возвращения на престол кого-нибудь из семьи Поль. Они родом с севера, стойкие паписты, любимы народом, они потомки королей — Йорков и Плантагенетов. Они за старую веру. Король не потерпит соперников, даже ни в чем не повинных.

— Так почему бы ему не выступить против Северной Англии? Не усмирить бунтовщиков? Зачем вместо этого казнить старуху?

— Говорят, он затаил зло с тех пор, как она взяла сторону королевы Екатерины Арагонской. В молодости он восхищался Маргаритой Поль, глубоко ее уважал. У последней принцессы из рода Плантагенетов в жилах больше королевской крови, чем у него самого. Но она открыто поддержала брошенную королеву.

— Это случилось давным-давно.

— Он не прощает врагам.

— Но почему он не воюет с мятежниками, как раньше?

Он понижает голос:

— Говорят, просто боится. Он и раньше боялся, сам не сражался, посылал Томаса Говарда.

Я шагаю все быстрее, посол старается не отставать, а паж уже далеко позади.

— Я никогда не буду в безопасности, — говорю скорее сама с собой. — Пока он жив.

— Его слову доверять нельзя, — кивает посол. — Он не прощает обид.

— Вы думаете, все это, — широким жестом обвожу прекрасный парк, реку, дворец, — просто подачка? Чтобы задобрить меня и утихомирить брата, пока король не сделает Екатерине сына? А когда сын родится и ее коронуют, он поймет — дело сделано и арестует меня за измену или ересь, а потом тоже казнит?

Посол бледнеет от страха.

— Кто знает. Будем надеяться, что так не случится. Уверенности, конечно, нет. Но мне порой кажется, что он стремился к прочному браку, ценит вашу дружбу. Но с этим королем никто ничего не знает наперед. Сегодня вы его лучший друг, а завтра совсем наоборот. Все так говорят. Напуганный и переменчивый, кого следующего он сочтет врагом? Ему нельзя доверять!

— Это кошмар! Он творит, что хочет. Это страх и ужас!

Рассудительный посол не говорит, что я преувеличиваю, просто уныло кивает.

— Этот человек — угроза для своего народа. Благодарение Богу, вы от него избавились. Господи, помоги его молодой жене!

Хэмптон-Корт, июнь 1541 года

Король, хоть на вид постарел и измучен, все же стал чаще выходить из спальни, не сидит все время взаперти, словно тяжелобольной. Слуги не знают, куда деваться от перемен в настроении монарха, двор содрогается в ужасе от приступов королевской ярости. Словно ядовитое воспаление в ноге и в кишках разлилось по всему его телу. Тайный совет ходит на цыпочках, вдруг королю что будет не по нраву. С утра у него на уме одно, к вечеру он меняет свое мнение на совершенно противоположное и при этом ведет себя так, будто с утра ничего подобного не говорил. Любого, кто осмелится возражать, король готов заподозрить в измене, и это обвинение висит в воздухе, как дурной запах от раны в ноге. При дворе всякий готов переменить мнение в угоду монарху, но такой скорости я еще не видывала. Король каждый божий день противоречит самому себе, а придворные только кивают согласно.

Казнь графини Солсбери потрясла всех, даже самых жестокосердных. Мы все ее знали, все гордились дружбой с ней, она была верным другом королевы Екатерины и последней представительницей дома Йорков. Нетрудно забыть о ней, когда она не при дворе, далеко, в своем поместье. Труднее не обращать внимания на ее молчаливое присутствие, если она заключена в Тауэр и всем известно, как ей там неудобно, холодно и голодно. Вся ее семья исчезла, даже малютку внука заперли в Тауэр. А тут — король без всякого предупреждения внезапно решил окончательно с ней расправиться. Ее вытащили из постели и отправили на эшафот.

Говорят, она ни в чем не призналась, до конца отстаивала свою невиновность и даже попыталась убежать от палача. Упала на помост, старалась уползти подальше, палач погнался за ней, обрушил град ударов.

Я только вздрагивала, слушая все эти рассказы. Сколько еще женских голов покатится? Кто следующий?

Екатерина на редкость легко справляется с постоянным раздражением Генриха. Политика и религия ее не интересуют, он ни о чем таком с ней не разговаривает, ей и дела нет до того, что утреннее решение уже забыто и в силу вступает вечернее. Она с ним никогда не спорит, поскольку совершенно не понимает, о чем идет речь. Король с ней обращается, как с маленькой собачонкой, которая устроилась у него на коленях для его удовольствия, а начнет раздражать, так можно и спихнуть. Ее это вполне устраивает, она умудряется прятать свой интерес к Томасу Калпеперу и притворяться преданной женой. Да и какому хозяину придет в голову полюбопытствовать, не любит ли его собачонка кого-то другого.

Король ее беззастенчиво лапает на виду у всего двора. Когда они сидят рядом за обедом, он то и дело, на глазах у всех, щиплет ее за грудь и с удовольствием глядит, как розовеют щечки молоденькой королевы. Или пристает к ней с поцелуями, а когда она подставляет щеку, взасос впивается в губы. А то игриво шлепает по заднице. Она никогда не отпрянет, не отвернется. Внимательному взгляду видно — ей все эти игры неприятны, но она виду не показывает, не желает сердить короля. Довольно умно для пятнадцатилетней девчонки. Очень умно для девчонки, которая сходит с ума от любви к другому.

Между обедом и танцами она норовит улучить момент, чтобы остаться наедине с Томасом, но к полуночи всегда в постели. Одета в просторную ночную рубашку с роскошной вышивкой, белый ночной чепчик выгодно подчеркивает большие блестящие глаза. Ничего не скажешь — сонный ангел в ожидании короля. Если он задерживается, иногда просто засыпает. Спит как младенец, нежно потрется щекой о подушку, прежде чем улечься на бочок, — очаровательная привычка. Он приходит в ночном одеянии, в толстом халате на широких плечах, больная нога только что перебинтована, но гной уже сочится сквозь белое полотно. Чаще всего его сопровождает Томас Калпепер, в поисках поддержки королевская рука тяжело опирается на плечо юноши. Томас и Екатерина даже не переглянутся. Он приводит старика мужа, а сам глядит куда-то поверх ее головы. Она устремляет взор на богатую вышивку покрывала. Он снимает с короля халат, а паж в это время откидывает одеяло. Два других пажа помогают королю улечься, стараясь не потревожить больную ногу. Вонь от старой раны наполняет комнату, но Екатерина даже не морщит носик. Болезненный стон короля, когда он с трудом укладывается, не сгоняет с ее лица нежной и приветливой улыбки. Мы все выходим, пятимся к дверям. И только когда двери закрыты, я вижу, как юное лицо Томаса перекашивается злобной гримасой.