Реквием - Робин Янг

Впрочем, Филипп, кажется, и не ожидал ответа.

— Вот умерла моя королева, — продолжил он. — Находясь в отъезде, я молил Бога беречь Жанну, молил его сделать так, чтобы она поправилась, но мои молитвы до него не дошли. А возможно, он не захотел их услышать, потому что решил меня наказать.

— Нет, мой король, я…

— Моим именем свершались злодейства. Пролита кровь. И мой исповедник говорит: единственный путь загладить вину — пролить собственную кровь. — Филипп вырвал руку из ее захвата и сильно ударил хлыстом через плечо. Конский волос стеганул по окровавленной коже.

— Ради Бога, мой король! — Роуз схватила его руку. — Я буду молиться за вас. Бог услышит, как я славлю ваше имя. Он узнает о вашем покаянии через меня.

Тяжело дыша, Филипп вытер с лица пот. Роуз потянула за хлыст, и он позволил его взять и положить на пол. Она пошевелилась, размазывая платьем его кровь по белым плиткам, затем склонила голову, сложила ладони и стала молиться.

Начала она как-то неуверенно, затем постепенно нашла ритм. Молитвы одна за другой плавно сменяли друг друга. Роуз молилась настолько самозабвенно, что даже забыла о присутствии короля, который стоял на коленях рядом. Теперь он успокоился и дышал ровно.

— О Господь, даруй ему прощение за его грехи, как ты даровал прощение нам всем.

— Жанна хотела тебя прогнать.

Роуз замолкла. На долю секунды ей показалось, будто заговорил сам Господь. Затем она продолжила, словно не слыша слов Филиппа.

— Она сказала, ты воспылала ко мне любовью и что любовь твоя опасна.

Роуз крепче сжала ладони, стараясь скрыть дрожь в руках.

— А я рассмеялся и ответил ей, что это глупости. Что не надо из-за каких-то девичьих фантазий терять такую добросовестную честную служанку. Я уговорил ее оставить тебя ради нее самой. И ты знаешь, Рози, по правде говоря, твоя привязанность мне приятна. — Он придвинулся ближе и задышал ей в шею. — Подданные должны любить своего короля, каким бы образом эта любовь ни выражалась, какие бы формы она ни принимала. Я рад твоей молитве за меня, Рози. Мне нужна она.

Филипп обнял Роуз за плечи, и у нее перехватило дыхание.

— Не останавливайся, — пробормотал он.

Закрыв глаза, она попыталась молиться, но язык ей больше не повиновался, кружилась голова.

— Сир.

Они оба вздрогнули при звуке голоса Гийома де Ногаре. Министр стоял сзади, посередине покоев. Король поднялся и, недовольный, вышел к нему.

— Ногаре, вы не так долго отсутствовали, чтобы забыть о куртуазии. Почему не постучали?

— Я стучал, сир. Но вы, очевидно, не слышали.

Густо покраснев, Роуз встала и под холодным понимающим взглядом Ногаре выскользнула из покоев.

— Сир, в пути я узнал о смерти королевы и очень…

— Оставьте ваши соболезнования при себе, Ногаре. Я желаю услышать новости.

— Тогда, сир, возможно, моя новость станет для вас утешением. Бертран де Гот получил две трети голосов. Он избран папой. Путь на Темпл открыт.

В окрестностях Бордо, королевство Франция 14 ноября 1305 года от Р.Х.

— Ты уверен, что мы правильно едем? — спросил Робер, поднимаясь на стременах и пытаясь оглядеть продуваемое ветром поле. Листья на виноградной лозе пожелтели, а сам виноград уже давно собрали и превратили в вино. — Может быть, на этой развилке надо свернуть влево? — Он оглянулся на Уилла, который ехал в нескольких шагах сзади. — Ты слушаешь?

Уилл пустил коня вперед.

— Что?

— Ты по-прежнему сомневаешься в них? — Он кивнул в сторону четырех всадников, ехавших сзади. На всадниках были те же самые темные плащи, что и на Уилле и Робере, под которыми скрывались кольчуги. Не дождавшись ответа Уилла, Робер тяжело вздохнул. — Чем еще я могу тебя убедить?

— Я поверю сам, когда мы сделаем дело.

— Это надежные люди. Я знаю их много лет.

— Я больше беспокоюсь, будут ли они после всего держать рты на замке. — Уилл оглянулся на рыцарей. Им было лет по двадцать, и это заставило его вспомнить о молодости. Как странно спустя столько лет оказаться в компании тамплиеров. И без белых мантий в них сразу можно было признать рыцарей — по тому, как они одновременно опускались на обочине дороги на колени, чтобы в очередной раз произнести «Отче наш», как разламывали хлеб, делясь друг с другом во время ужина, или передавали бурдюк с водой. Как один стоял на часах, пока другие спали. Он забыл, каково это — быть частью целого, и обнаружил — ему этого не хватает.

— Они поклялись молчать, — заверил его Робер.

— Ты сказал рыцарям, будто мы выполняем поручение магистра Франции. А если они проговорятся, когда вернутся в Париж?

— Если ты так встревожен, то почему бы нам не рассказать им правду? О том, кто этот человек и почему его ребенка французский король сделал своим пленником. По крайней мере рыцари будут полностью осознавать серьезность ситуации и необходимость успешно завершить начатое.

— Чем меньше они будут знать, тем лучше, — ответил Уилл. — Я не хочу рисковать. Не дай Бог, узнает Гуго!

— Но ему в конце концов все равно придется рассказать.

— Не знаю.

Робер оглянулся проверить, далеко ли рыцари.

— Мне до сих пор непонятно, почему ты все это скрываешь от Гуго. Боишься, он узнает о твоем возвращении в Париж и начнет преследовать? Или наоборот, действуя за его спиной, хочешь его наказать за то, что он занял твое место?

— Я сказал тебе, почему хочу оставить Гуго в неведении.

— А если у нас здесь ничего не получится? — пробормотал Робер. — Тогда все равно придется идти к нему. Ведь если мы не вызволим ребенка, Гот выполнит все требования короля и протянет ему Темпл на серебряной тарелке. — Не дождавшись ответа, Робер пожал плечами. — Я предлагал тебе взять с собой еще Саймона, но ты отказался.

— И правильно.

— Саймон неглуп. Ему можно доверять, он был рядом с нами столько лет. Помогал тебе и Эврару вернуть «Книгу Грааля».

— Все так, но пока лучше его не впутывать.

— У нас в «Анима Темпли» в числе двенадцати членов всегда состоял один сержант. Почему бы не принять его?

— Хватит об этом.

— Послушай, но ты…

— Нет, ты послушай меня. — Уилл резко повернулся в седле и посмотрел на Робера. — Ты не хуже меня знаешь, какой опасности подвергается каждый, кто входит в братство. За дела, которые мы считали правыми, нас не только могли отлучить от Церкви, но и казнить. Я знаю, Саймон охотно войдет в братство, но не ради дела, а ради меня. Он отправился в Шотландию искать меня и чудом не погиб. И я не хочу брать на душу такой грех. Скоро его должны назначить главным конюхом, и пусть это случится. Пусть он живет своей жизнью в Темпле, вдали от опасных передряг. Там его дом. И сейчас мы здесь с тобой ради того, чтобы такие, как Саймон, имели дом и будущее.