Слепое Озеро - Роберт Чарльз Уилсон

– Это чтобы БЭК-кольца могли работать без электричества, – объяснила Тесс. – Корни уходят далеко вниз. К источнику тепла.

Как глубоко нужно уйти вниз, чтобы достать до «источника тепла» посреди снежной прерии? Полкилометра, километр? До самой расплавленной магмы? Неудивительно, что здание затрясло.

А Тесс откуда все это знает?

Очевидно, она как-то научилась чувствовать БЭК-кольца. Заразное безумие, подумал Рэй. Тесс всегда была не слишком эмоционально устойчива. Возможно, БЭК-кольца обернули это в свою пользу.

Он бессилен: и до пластин ему не добраться, и дочь искалечена самым безнадежным образом. Осознание ударило Рэя в лоб все равно что физически. Он привалился к стене и сполз по ней на пол, едва не выпустив нож из ослабевшей правой руки.

Тесс опустилась на колени рядом и заглянула ему в глаза.

– Ты устал, – сказала она.

Это верно. Он устал, как никогда в жизни.

– Знаешь, – сказала Тесс, – она ведь была не виновата. И ты тоже.

Кто и в чем не был виноват? Рэй в недоумении посмотрел на дочь.

– Что ты успел выйти из машины, – объяснила Тесс. – Что остался в живых. Ты ведь был просто ребенок.

Она говорила о том, как погибла его мать. Хотя Рэй никогда Тесс про это не рассказывал. И Маргерит не рассказывал, и вообще никому за всю свою взрослую жизнь. Мать Рэя (ее звали Бетани, но Рэй всю жизнь называл ее только «мамой») привезла его в школу на большом семейном «Форде», таких машин уже давно не делают, она работала на комбинации биодизеля и аккумуляторных батарей, что после саудовского конфликта стало обычным делом – патриотический автомобиль, которым он очень гордился. Машина была ярко-красной, Рэй это хорошо запомнил. Ярко-красная, словно дорогая игрушка, гладкая, будто тефлоновая, и сверкала эмалью. Рэю было десять лет, и он обращал особое внимание на цвета и текстуры. Мать довезла его до школы, мальчик бодро выскочил из машины и был уже почти у ворот (мгновенное фото: академия «Бэйден», частная средняя школа в зеленом районе Чикаго, фешенебельно-старинное здание из желтого кирпича, мирно дремлющее в свете теплого сентябрьского утра), когда обернулся, чтобы помахать ей рукой (ладонь в воздухе, гул детских голосов и высоковольтный стрекот цикад), как раз вовремя, чтобы увидеть, как фургон «Мобильной службы здравоохранения «Модесто и Фукс» – угнанный, как выяснилось впоследствии, наркоманом, рассчитывавшим пополнить запасы из аптечного отсека, – вылетает с Дюшейн-стрит по встречной полосе прямо в бок красному «Форду».

Патриотический автомобиль выдержал удар, но, к несчастью, мать Рэя заметила приближающийся фургон и приняла ошибочное решение выскочить из машины. «Модесто и Фукс» ударил в полуоткрытую дверь и швырнул Бетани Скаттер на асфальт, распоров ее живот, словно открытую посередине красно-синюю книгу.

Рэй, видевший все с олимпийской перспективы накатывающего шока, успел сделать определенные наблюдения относительно человеческой природы, оставшиеся с ним на долгие годы. Люди, как и их обещания, хрупки и ненадежны. Люди представляют собой надутые жидкостью и газом мешки в маскарадных костюмах (Мать, Отец, Учитель, Психотерапевт, Жена), но готовы в любой момент вернуться в естественное состояние. А естественное состояние для биологической материи – быть раскатанной по асфальту.

Рэй пропустил год занятий в академии «Бэйден», получая все это время благодаря отцу всевозможные фармацевтические и метафизические средства от депрессии, предлагаемые лучшими клиниками. Так что он быстро восстановился. Он и раньше был предрасположен к математике, а теперь с головой ушел в науки, не имеющие дело с органикой, – особенно в астрономию, а потом и в астрофизику, поскольку пространственно-временные масштабы давали ему наиболее благоприятную перспективу. Рэй был втайне рад, когда ни на Марсе, ни на Европе не обнаружилось жизни: было бы куда неприятнее, если бы эти миры оказались пронизанными биологией, прогнившими насквозь, словно ящик заплесневелых апельсинов, забытых в подвале на Рождество.

Каскады серебристо-серых льдинок побежали вверх по стеклу галереи, выстраиваясь в формы, напоминающие колонны и арки, сделалось темнее. Не стоило Тесс об этом рассказывать, подумал Рэй. Только разве он ей рассказывал?.. Что-то он совсем запутался.

– Ты ошибся, – сказала Тесс. – Она умерла не для того, чтобы ты ее ненавидел.

Напуганный и разгневанный тем, во что превратилась его дочь, Рэй снова сжал в руке нож.

Тридцать пять

Крис бежал вниз по пожарной лестнице к галерее БЭК-колец, охваченный боязнью опоздать, которую сам себе не мог объяснить. Стук его каблуков отдавался в бетонном колодце лестницы, словно перестрелка.

Она должна быть здесь. Знание было неотвязным, как мигрень. Исчезающие в снегу следы Тесс были в лучшем случае неоднозначным намеком. Но он знал, что Тесс в галерее БЭК-колец с той же самой уверенностью, с какой знал, куда подевалась Порри в День головастиков. Это было больше, чем интуиция: информацию будто впрыснули ему непосредственно в вену.

Может, так оно и было. Раз уж Тесс смогла исчезнуть с занесенной следом парковки, нельзя исключать никаких чудес. Здесь, по-видимому, происходило то же самое, что и в Кроссбэнке, нечто огромное, явно катастрофическое, возможно, заразное и в любом случае чрезвычайно необычное.

А Тесс находилась сейчас в самом центре событий, да и он совсем неподалеку. Крис оказался у двери с надписью: «ПРОХОД К ГАЛЕРЕЕ, ПРИГОТОВИТЬ ПРОПУСК». Когда он коснулся двери, она щелкнула и открылась – спасибо Чарли и его передатчику.

Глазная Впадина стонала, продолжая проседать после утренних толчков, подвергших ее неизвестной пока нагрузке. Крис знал, что здание может обвалиться, однако тревога за Тесс была сильней страха за собственную жизнь.

Хотя делать здесь ему было решительно нечего. Смерть Порри научила его, что благие намерения могут быть смертельнее, чем дикая злоба, что любовь неуклюжа и ненадежна. Во всяком случае, к такому выводу он пришел. И все же прибежал сюда, нырнув в дерьмо по самые уши в отчаянной попытке защитить дочь женщины, которая была ему дорога. (И которая тоже исчезла; однако его тревога за Тесс каким-то образом не распространялась на Маргерит. Он не сомневался, что Маргерит в безопасности, хотя знание это было столь же беспочвенным, как и тре- вога.)

Здание снова застонало. Сирены поперхнулись и стихли, и в обрушившейся тишине он услышал в галерее голоса: детский, вероятно, Тесс, и мужской, вероятно, Рэя.

Вселенная – это рассказ, объяснила Зеркальная Де- вочка.

Тесс пряталась за массивной тележкой на колесах, на которую был водружен пустой белый баллон из-под гелия размером в две Тесс. Зеркальной Девочки рядом не было, но Тесс слышала ее голос. Зеркальная Девочка отвечала на вопросы, которые Тесс еще толком и не начала зада- вать.

Вселенная – это такой же рассказ, как и любой другой рассказ, сказала Зеркальная Девочка. Героиню этого рассказа зовут «сложность». Сложность родилась на самой первой странице, флуктуация в первичной симметрии. Подробности внутриутробного развития (синтез кварков, их конденсация в материю, рождение фотонов, появление водорода и гелия) не так важны, как общая схема: какая-то вещь превращается в две, две – во множество, а множество объединяется в принципиально непредсказуемые комби- нации.