СССР™ - Шамиль Идиатуллин

Дашка отвернулась к окну, быстро промокнула уголки глаз и продолжила, не отрывая взгляда от куцей лохматой пихты:

– В общем, я решила, что хватит себя мучить и тебя губить. Не то чтобы мне это элементарно далось. Но вот пришла, попрощалась. А ты не помнишь даже – а ведь глаза открывал. Ну и слава богу.

Я рассматривал Дашкин профиль, будто скопированный из альбома античной скульптуры, и пытался понять, за что нам с нею такое. Получалось, что вроде бы не за что. И потом, я действительно ничего не помнил, три недели вылетели или испарились, как тонкий пластик, если его аккуратно подпалить, а потом свести края дыры – получается бугристый такой стык, а куска с ладошку шириной как не бывало. Вот из моей жизни такую ладошку и вынули, и еще две ладошки повели такими буграми, что не понять, было это, не было, с кем и зачем.

Но теперь-то я был снова собой – и должен был разглаживать, латать, чистить до прозрачности и тянуть полотно в нужную сторону.

– Уехать хотела – Сергей Владимирович отговорил. Ну и сама подумала: ты в прошлом, постепенно привыкну. Элька вон перевелась, после декретного – дай ей... вам бог, чтобы все удачно... Словом, выйдет к Егоршеву, так что и видеться-то не будем, чего дразнить друг друга. А в Магадане делать совсем нечего, да и везде, – отвыкла я от России, новости как из другой страны воспринимаются. Здесь все-таки жизнь. Да и сама вроде не зря воздух копчу. Мы же только по «союзникам» себестоимость за полтора месяца на четыре процента скинули, знаешь?

Я кивнул. Дашка увидела, потому что как раз к этому моменту повернулась, воткнула в меня прицельный взгляд, тон, наоборот, стал почти ласковым.

– Ну конечно знаешь. Но я не об этом. В общем, Алик, можешь больше меня не бояться. Я тебя не люблю. Я и Эле так сказала, чтобы по-честному. Любила, как кошка. Вот как никогда...

Она снова отвернулась, но всего на секунду.

– Да, Алик, я все Эле рассказала. Ты не бойся, правду – как ты кричал, сопротивлялся и так далее. Гад ты все-таки, кстати. С другой стороны... В общем, ты извини, может, лучше было забыть и не расстраивать – супруга твоя, кажется, расстроилась...

– Не то слово, – сказал я, поняв, что уже пора приступать.

Дашка приподняла брови и нехорошо оживилась:

– А что, она с тобой чувствами поделилась?

– А чего я здесь, думаешь?

– А чего ты здесь?

– Даш. Я сейчас буду говорить довольно странные вещи. Прошу: выслушай до конца, ладно?

– Так. Интересно.

– Ладно?

– Ладно. А как я пойму, что конец? – поинтересовалась Дашка вроде бы всерьез, но в глазах ее скакнул знакомый зеленый черт.

– Уф. Поймешь. В общем, во-первых, я пришел просить прощения. Даш, ты прости меня, пожалуйста, что допустил такую ситуевину. Это еще не конец, позволь я договорю. Значит, я не думал, что так серьезно, и не было у меня такого раньше – да и слишком ты красивая, честно говоря. Это во-первых. Во-вторых, я дико люблю Эльку. Прости, это нельзя никому говорить, но без этого дальше, то есть в-третьих, неправильно прозвучит. Так. В-третьих, в данный момент я разведен и пришел делать тебе предложение. Только оно довольно гнусное, мне кажется, так что можешь послать сразу. Вот.

– Это конец? – выждав, осведомилась Дашка.

– Ну да.

– Как-то я по-другому его себе представляла. А что за предложение-то?

– Ну как... – Я даже растерялся. – Какие предложения обычно делают? Примерно такое, только гнусное, – я же говорю.

– Камалов, ты не говоришь, а, извини, бычьи яйца крутишь. Объясни толком.

И я наконец объяснил.

Дашка слушала не то что внимательно, а так, будто я описывал способ ее казни. Ну чем-то похожим я и занимался.

Когда я заткнулся, Даша некоторое время рассматривала меня как закопченную гравюру. Затем встала, развернулась к стойке с чайниками, сунула руку под поролоновый подол, рассеянно вытащила ее, развернулась ко мне, уперлась поясницей в стойку, неторопливо скрестила руки на груди, да еще ноги скрестила. С точки зрения прикладной психологии позиция обещала мало хорошего. Эстетически все было по-прежнему совершенно.

Победила психология.

– Значит, Элька воспользовалась правом на развод, который ты ей делегировал, еще когда вы женились, так? Сказала вот это слово три раза, и с тех пор вы считаетесь разведенными? Так?

– Так.

– То есть с января, с момента ее отъезда?

– Именно.

– И тогда, в кабинете, ты был уже разведенным. Так?

Я кивнул.

– Так чего же ты, гад ползучий, кобенился?

Я вздохнул и сказал:

– Ну, как бы в трауре был.

– Он, значит, в трауре, принц, а остальные, значит, цветут, пахнут и на передок слабые. Красавец. А теперь, выходит, траур кончился, ты любишь Эльку прям до дури, но вот эта самая разновидность развода, которую она включила, эта разновидность действует, пока потерпевшая сторона еще раз с кем-то не трахнется? Так?

– Нет, не так. Даша, я же объяснял. Не трахнется, а поженится. После обычного talaq стороны могут сходиться заново без всяких там. Тройной talaq утрачивает силу только после того, как разведенная жена выйдет за другого мужчину. Стало быть, и наоборот. И этот брак может быть без секса вообще – это уж как стороны договорятся.

– То есть ты зовешь меня в жены и хочешь сразу договориться, трахаться или не трахаться?

Настал мой черед изучать елку за окном.

– Камалов, я вопрос задала.

– Ну, типа того.

– Краса-авец, – протянула Дашка с восхищением. – А почему я-то? Почему не Нина Ивановна?

– Я исходил из того, что я тебе должен, – твердо сказал я.

– Исходил он. А Элька-то знает, из чего ты исходил – и, это, куда ты сегодня пошел?

– Она мне не жена пока. И это не ее дело.

– Ну, хоть что-то.

– Но догадывается, наверное.

– Муж-жик, – с презрением сказала Дашка. – У него ребенок сегодня-завтра родится, а он, значит, позволяет догадываться. Слушай, как интересно у вас, а? Никакого цирка не надо, а, Камалов?

– Ладно, Даш, пойду я, – сказал я и поднялся.

– Сядь, – велела Дашка стальным голосом.

– Совсем-то не бурей, – попросил я, однако сел.

Должен, говорю же.

Дашка еще немного подумала и спросила:

– Хорошо, допустим, я согласна. Что дальше?

– Да не будешь ты этого, все, вопрос снят, дурак я был. Извини.

– Что дальше, я вопрос задала.

– Дальше – ты должна признать, что веришь в единого Господа и Его последнего пророка.