Твой последний шазам - Ида Мартин

Трудно было разобрать чего в этом безрассудном, охватившем меня гневе было больше: обиды, негодования или ослепляющей злости на саму себя, но вместо оскорбленного самолюбия в груди пылало и росло нечто жгучее и нестерпимо нежное.

Такое сильное, что любить и убить внезапно стали синонимами.

И только когда на его плечах и груди проступили длинные красные полосы, я, вдруг почувствовав полное бессилие, рухнула на край кровати, закрыла лицо руками и заплакала. Такие дурацкие, беспомощные слёзы.

Амелин же, как ни в чем не бывало, поднялся, придвинулся и обнял.

— Поцелуешь, расскажу.

На меня смотрела страшная морда кролика.

— И зачем я с тобой связалась? Все говорили не связываться. А я связалась, — резко стащив с него маску, я с таким отчаянием впилась мокрыми от слёз губами в его, сухие и горячие, словно только этот поцелуй мог спасти от всего, что происходило. Возможно в какой-то мере так и было, потому что длился он до тех пор, пока я не перестала трястись. Затем Амелин пересадил меня к себе на колени и, вытерев ладонью остатки слёз, сказал:

— Мила брала меня с собой в клуб лет с восьми, до тех пор, пока мне самому не стало от этого тошно. А поначалу, когда я ещё глупый был, всё казалось невероятным. Сплошное веселье и праздник. Красиво одетые люди, музыка и сама Мила — такая офигительно прекрасная. Все вокруг смотрели на неё и восхищались.

Я обычно сидел за сценой и видел, как они танцуют. У неё был наряд амазонки. И я на полном серьёзе думал, что она богиня. Все-все мужики пытались дотянуться хотя бы до её туфель. Это уже потом я начал соображать, что к чему, а тогда… Тогда страшно гордился ею и чувствовал себя особенным. Что все эти люди у её ног, а любит она меня. Тогда был уверен, что любит. По правде говоря, мне и сейчас хочется так думать. Возможно, где-то в глубине души так и есть. Ведь, как иначе? Разве может быть по-другому?

Костик вопросительно посмотрел. Я пожала плечами.

— Она просто так устроена, что думает только о себе и живет в своём собственном мире, — словно оправдываясь, пояснил он. — Не от того, что плохая. Просто этот её мир совсем малюсенький. В нем слишком мало места для кого-либо ещё, кроме неё самой. Помнишь спор «какого цвета платье?». Так вот, если она увидела его золотым, то никогда не примет того, что кто-то может видеть его голубым. Для Милы возможен только один вариант мира, где она видит платье золотым.

Её мир наполнен алкоголем, слезами, деньгами и изменами. А ещё он пропитан злостью и завистью. Когда какая-нибудь из её подруг выходит замуж, она реально заболевает. Температурой и мигренями. Мила очень понятная и простая. У неё нет гордости, но есть упрямство. Она много чего боится и любит лесть. Но она не плохая. Просто, когда я родился, ей было слишком мало лет. Ещё меньше чем тебе сейчас. Только представь, если бы у тебя появился ребенок, чтобы ты делала?

— К чему ты вообще сейчас это завел?

— Иногда мы с ней ходили в цирк и на аттракционы, она могла ни с того ни с сего купить мне целую кучу вещей, которые её подруги продавали по дешевке. Или отвести в Баскинробинс, если удавалось хорошо заработать за ночь.

Однажды я попал в больницу и чуть не умер. И она из-за меня так плакала, словно сама была готова умереть. Представляешь? Да, она часто забывала обо мне, когда у меня всё было хорошо, но если вдруг что-то случалось, лечила и заботилась.

Если захочет, она может быть очень заботливой. Только, чего бы не происходило, Мила никогда не заступалась за меня и не утешала. Она говорила: ты, Костенька, будущий мужчина и тебе положено быть сильным и терпеливым. А мне было десять, и я чувствовал, что я не сильный, совсем не сильный. Мне было очень больно и обидно. Я мечтал умереть, лишь бы не быть сильным. Помню в тринадцать у меня случилось депрессивно-тревожное расстройство. Это когда тебе постоянно кажется, что вот-вот произойдет нечто ужасное. У тебя когда-нибудь были дурные предчувствия? Вот это тоже самое, только в тысячу раз сильнее. Страшные мысли и оранжевые пасти причудливых демонов, а ожидание смерти становится таким навязчивым, что ты начинаешь о ней мечтать. Мечтать, когда это всё уже прекратится. Таблетки плохо помогали, боль — на время. Но от звука её голоса становилось легче, как от прохладного компресса.

Костик опустил голову мне на колени.

— А встретил тебя, и совсем прошло. Даже когда ты меня бросила.

Я хотела сказать, что не бросала его, но решила не сбивать, только погладила по волосам и он, закрыв глаза, лежал, прислушиваясь к ощущениям.

— После того как Гриша погнался за мной, я перелез через забор и рванул в лес. Он вообще был резвый парень, но догнал меня не сразу. Пришлось по дороге выбросить маску и баллон тоже. Но он всё равно поймал меня возле карьера. Повалил и стал бить. Я просто лежал, а он ругался и пинал. В общем-то ничего необычного, а потом вдруг чувствую — перестал. Убираю руки от лица, а его нет. Вместо него стоит Мила и улыбается. Я сначала решил, что сознание потерял и мне это всё чудится. Но оказалось, что она просто оттолкнула его. А там такое место, обрыв…. Ты сама видела.

Я спустился к нему, надеялся, что жив, но он очень неудачно упал. Мы вернулись в обход коттеджей, я взял бабушкин телефон, вызвал скорую, а потом его выкинул. Посадил Милу на автобус, и она уехала. Вот и вся история. Я тебя не обманывал, Тоня.

— Но почему ты мне сразу не рассказал?

— Потому что я тебя знаю. Ты самый рьяный борец за справедливость. Ты или проговорилась бы, или стала требовать, чтобы я её сдал. Я не хотел тебе врать, но и рассказывать тоже.

В своих прогнозах относительно меня он был прав.

— А если они серьёзно обвинят тебя? Ты об этом подумал?

— Именно об этом я и думаю с утра до вечера. Но, если даже так произойдет, то меня просто закроют в психушке. А её посадят… Я не могу её сдать, Тоня. Никак не могу… Она же всё равно моя мать. Пусть такая, какая есть. Но она заступилась за меня. Только подумать… В первый раз в жизни заступилась. И без тебя я тоже не смогу. Это страшный выбор. Как с теми людьми на железнодорожных путях. С той вагонеткой. Никакого правильного решения нет. И впервые с тех пор, как мы познакомились, я хочу умереть. Сейчас, когда ты у меня есть, я снова хочу умереть. Это дико, да?

Мой взгляд упал на проступившие ярко-красные следы на его груди.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло. Очень больно?

— Достаточно больно, — он медленно улыбнулся. — Спасибо.

Я провела пальцем по чуть припухшей полосе.

— Может, помазать чем-то?

— Ты про это… — он задержал мою руку. — Я решил про то, что ты мне наговорила. А это — терпимо, но если хочешь помазать, я не против. Но лучше поцелуй.

Никита

Я был напуган, опущен, потерян. Я запаниковал до такой степени, что когда шли с Дятлом от церкви обратно, остановился и присел на корточки, чтобы отдышаться.