Будни имперской разведки - Матвей Курилкин

Однако такой, относительно мирной местность остается недолго. На третий день путешествия по болоту, ландшафт начал меняться. Сначала, проснувшись вечером, мы обнаружили, что вокруг сгустился туман. Мы даже обрадовались – из-за погоды почти исчезли комары, и мы смогли впервые за последние два дня смыть с себя наслоения ила. Однако пройдя пару километров, мы начали жалеть о том, что видимость ухудшилась. Более-менее сухие места стали попадаться все реже, и все чаще нам приходилось идти по пружинящей подстилке из трав, которая прикрывала собой неизвестные глубины. Ханыга не переставал радоваться, что успел сплести свои "болотоступы", пока мы были в местах с более богатой растительностью. Там, где мы шли теперь, взять материала было просто неоткуда, а ведь приспособление оказалось очень полезным не только для шефа, но и для всех остальных. Уверен, если бы не они, переплетенная трава не могла бы удержать наш вес, и нам пришлось бы пробираться по колено в грязи, да еще выбирать дорогу, прощупывая ее заготовленными слегами. Слегами Ханыга называл палки, которыми мы заранее обзавелись по настоянию гоблина. Почему этот предмет нельзя было называть просто "палка" он не объяснил. Сказал, что в любом другом месте это палка, а на болоте – именно слега. Мы не стали спорить, хотя и посмеивались над такой принципиальностью.

Впрочем, на следующий день нам пришлось этими самыми слегами воспользоваться. Да и от "болотоступов" больше не было толку – почва стала гораздо более топкой, их пришлось снять. Мы не выкидывали эту полезную обувь – как только перед нами попадался участок понадежнее, мы выбирались не него и вновь одевали сандалии, чтобы идти в относительном комфорте как можно дальше, вот только все чаще промежутки относительно твердой почвы оказывались совсем короткими. Хуже всего был туман. Мы быстро перестали ему радоваться. После того, как нам пришлось возвращаться по нашим же следам, когда выяснилось, что длинная "дорожка" из травы внезапно закончилась, и мы оказались посреди глубокого озера с черной водой. Нащупать дно двухметровыми шестами нам не удалось – палка сначала упиралась в дно, но стоило чуть-чуть надавить, как она проваливалась глубже, да так, что даже ее вытащить было сложно. Если бы видимость не была столь плохой, мы бы не ушли так далеко в тупик, и нам не пришлось бы почти час возвращаться назад, да еще вытаскивать тяжелого шефа, который все-таки ухитрился прорвать своим весом травяной настил и по пояс ухнуть в трясину. Через три часа после полуночи я уже не сомневался, что мои расчеты не стоят и медяка. Нам уже пора было готовиться к дневному привалу, а мы одолели едва ли десяток километров. И возможно, это было сказано слишком оптимистично – точного расстояния, увы, определить было невозможно. Когда шеф, уставший больше всех, услышал, сколько мы за сегодня прошли, он был в ярости:

– Десять километров! – вопил начальник. – Ты сказал десять километров! То есть ты хочешь сказать, что мы будем слоняться по самую задницу в грязи не три дня, а минимум десять? Слушай, сид, ты в курсе, сколько у нас жратвы? Ты понимаешь, что я тебя буду жрать, когда она кончится?! Потому что это ты завел меня в это пакостное болото, и значит, это ты и виноват!

Ханыга поспешил его успокоить:

– Не бойся, шеф,- сказал гоблин. – Смотри, сколько я лягушек по дороге наловил. Сегодня будем ими завтракать.

От таких утешений шеф только еще больше разъярился:

– Ты что, предлагаешь мне лягушек жрать?! Да вы все рехнулись! Я не буду жрать эту дрянь!

Впрочем, он изменил свое мнение, когда от костра потянуло аппетитным запахом, и с большим удовольствием воздал должное национальной гоблинской кухне. Гораздо дольше пришлось уговаривать леди Игульфрид, но и она, в конце концов, согласилась, правда, ела с ужасно бледным видом. Если бы она знала, что помимо лягушек там было несколько змей, думаю, даже осознание необходимости поддерживать силы ее бы не заставило притронуться к пище. Каждый раз, видя проползающую гадюку, девушка напряженно замирала и провожала ее долгим испуганным взглядом. Впрочем, змеи нами не интересовались, если мы не появлялись вблизи гнезд, они были ленивыми и сытыми. Лягушек здесь было действительно более чем достаточно, и даже геноцид, устроенный им Ханыгой не мог сказаться на их количестве.

Несмотря на трудности, настроение было по-прежнему приподнятым. Мы шли очень медленно, и за день проходили гораздо меньше, чем рассчитывали, никто из нас уже понятия не имел, как далеко нам осталось до конца этого пути. Очень часто приходилось менять направление движения, обходить особенно глубокие места, и если бы не горы, которые молчаливо возвышались где-то впереди и справа, мы бы обязательно заблудились. В вечном тумане нельзя было определить точное расстояние, но мы хотя бы не теряли направления. Сухих мест больше не встречалось, да и то время, когда мы шли всего лишь по щиколотку в воде мы теперь вспоминали с ностальгией. Рассвет шестого дня пути мы встретили, бредя по пояс в воде. Мы так и не нашли места для дневного отдыха, и потому продолжали идти – остановиться не было никакой возможности. Через час после рассвета шеф с тяжелым вздохом вытащил Ханыгу из воды и посадил к себе на шею. Дно успело понизиться еще немного, и гоблину приходилось тяжелее всех – там, где у всех было "выше пояса", у него было "по грудь".

– Сейчас станет еще глубже, и нам придется возвращаться, – тихо ворчал шеф на ходу. – Сколько мы так идем, сутки? А последнее сухое место было часов восемнадцать назад. Значит, еще восемнадцать часов на обратную дорогу. И знаете, кто в этом виноват? В этом виноват наш драгоценный эксперт по здешним местам. Лейтенант, ты уверен, что ты не на своих бывших родственников работаешь? А то знаешь, выглядит это так, будто ты решил ценой своей жизни утопить разведчиков, несущих важные сведения врагу.

– Сарх не такой! У него было много возможностей доставить нас прямиком к другим сидам, глупый орк, но он этого не сделал! – неожиданно заступилась за меня Айса. Ее совершенно не смущало наше бедственное положение. Она целеустремленно рассекала своим телом прохладную мутную воду, и, кажется, не испытывала никаких неудобств.

Шеф, услышав отповедь, только застонал, а леди Игульфрид устало объяснила:

– Не обращай внимания, Айса. Огрунхай вовсе не считает, что Сарх может оказаться предателем. А ворчит оттого, что устал и боится, как и все мы. Он, таким образом, пытается нас втянуть в спор и подбодрить немного.

Шеф, услышав объяснения, принялся доказывать, что он ничего не боится, Ханыга приводил какие-то признаки, которые ясно свидетельствуют о скором приближении берега. Разговор на время захватил моих коллег, но постепенно утих, и все просто продолжали брести вперед. Я сам не заметил, как впал в какое-то медитативное состояние. Мне неожиданно стало все равно, накатила какая-то апатия, не хотелось участвовать в разговорах, не хотелось спорить, да и идти никуда не хотелось. Все, чего я хотел – это просто лечь и не двигаться – меня даже не смущал тот факт, что лечь здесь было негде. Подумалось, что если вдохнуть поглубже, то я не буду тонуть даже не смотря на тяжелую одежду и оружие, тянущее ко дну, и можно будет некоторое время просто полежать на воде, ни о чем не думая. Меня даже удивило столь неожиданный приступ усталости – мы идем уже долго, но еще утром сил оставалось достаточно, а теперь каждый шаг доставался с таким трудом, будто я не спал несколько суток. Я посвятил раздумьям над этим странным феноменом какое-то время, но потом и эти мысли растворились в усталости. В себя меня привела резкая пощечина. С некоторым трудом сфокусировав взгляд, я увидел перед собой Ханыгу, который что-то кричал мне в лицо.