Секта с Туманного острова - Мариэтт Линдстин

– Да рассказывай же. Рассказывай!

– Они говорили, что думают изменить завещание. Сара, ты ведь никому об этом не скажешь?

– Ты же понимаешь, что не скажу. Что дальше?

– Ну, папаша сказал, что они сделают меня главным наследником. Ты получишь только небольшую часть… Черт, Сара, я даже не знаю, зачем рассказываю тебе это. Но мне кажется, что ты стала моим лучшим другом; тебе ведь это известно?

Она кивает.

Надо же, не сечет. Неужели можно быть настолько тупой?

Я могу заполучить любых друзей. Только выбирай!

Тем не менее она мне верит.

– Мне это не нравится, Сара, – говорю я. – По-моему, нам следует делиться всем. Я имею в виду, всегда.

– Я их ненавижу, – произносит она.

– Я тоже, – говорю я и беру ее за руки. – Лучше б мы с тобой были только вдвоем, правда?

Она кивает.

– Ты такой добрый, Фредрик…

– Я буду хорошо о тебе заботиться.

Зерно посеяно. Теперь надо дать ему немного времени, чтобы оно дало всходы.

Из сна ее выдернул какой-то упорно жужжащий звук. Она медленно открыла глаза: на ночном столике сидела муха и терла лапки. Из-под края шторы виднелся резкий белый свет. Несколько секунд она пребывала в состоянии между сном и явью, но потом взгляд ее сосредоточился, и София увидела, что в других постелях в комнате лежат люди. Она чувствовала себя полностью опустошенной. Память казалась совершенно пустой. Но после недолгой борьбы с пустотой начали появляться картины.

Море и ветер. Беньямин на скале. И как все под конец почернело…

Ее захлестнуло безмерное горе. Оно появилось, еще пока она спала; сердце болело, веки жгли притаившиеся под ними слезы. Но сейчас горе обрело невероятные размеры и грозило чуть ли не задушить ее. В воздухе словно почувствовался запах Беньямина, аромат водорослей и соли, который обычно исходил от его кожи, когда он приходил домой после утренних купаний. София прямо-таки ощущала под одеялом его тепло. Сожалела обо всех колкостях, которые когда-либо говорила ему. Чувствовала себя такой несчастной, что ей хотелось лишь снова заснуть и никогда больше не просыпаться.

Но потом у нее зажглась слабая надежда: возможно, они все-таки нашли его…

София слегка пошевелила руки и вытянула ноги. Все казалось нормальным, кроме головы, которая немилосердно болела.

Человек, лежавший в одной из постелей, пошевелился, вздохнул и повернулся к ней лицом. Это оказалась Анна. Она открыла глаза и встретилась с Софией взглядом.

– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

– Кошмарно. Его нашли?

Анна медленно покачала головой.

София зарыдала. Повернулась к Анне спиной, закрыла лицо руками, свернулась калачиком – и причитала, и всхлипывала, прижимая ко рту подушку, пока не стала задыхаться. Видимо, так она пролежала долго, поскольку голос ее охрип от рыданий и в легких свистело, когда она набирала воздух.

Почувствовала, что матрас рядом с ней промялся, и поняла, что Анна села на край ее кровати.

– Ты в шоке. Отдыхай, пока тебе не станет лучше.

София обернулась. Вытерла слезы. Сжала губы, чтобы снова не расплакаться.

– Что произошло?

– Полиция и водолазы сказали, что он, вероятно, ударился головой о скалу и его тело унесло. Море так бушевало, что даже водолазы сперва не могли спуститься и начать поиски. Потом они искали несколько часов, но ничего не нашли.

– Анна, ты что, не понимаешь? Он мертв!

Последнее слово застряло у нее в горле, и она снова расплакалась. Анна взяла ее за руку.

– Все очень огорчены, но я понимаю, что тебе хуже всех… Мы с Элин поживем здесь, чтобы не оставлять тебя одну. Освальд уехал на материк, разговаривать с полицией и семьей Беньямина. Он сказал, что тебе не надо работать, пока ты не почувствуешь себя лучше.

– Как я сюда попала?

– Тебя принесли парни. Ты упала в обморок. Освальд сказал, что дело в мокрой одежде, холоде и шоке. Он думает, что все это было для тебя слишком.

– Я легко падаю в обморок. Наверное, это связано с притоком крови к голове.

У нее опять потекли слезы.

– София, мне очень жаль…

София подумала, что Анна вовсе не выглядит особенно огорченной. Взгляд слишком уверенный, лицо слишком неподвижное, если не считать фальшивой сострадательной улыбки на губах. Она могла себе представить, что говорил персоналу Освальд, пока она лежала на траве без чувств. Все это было проклятым лицемерием, и ее захлестнула волна злости.

– Анна, черт возьми, что происходит? Почему ты выглядишь как обычно? Почему у меня такое чувство, будто всё здесь осталось как всегда? Неужели никто ничего не соображает? Ведь Беньямин мертв!

– Да, конечно, это ужасно. Но он ведь сам захотел прыгнуть. Рискнул. Это же несчастный случай…

– Ты ни черта не знаешь о том, как это получилось.

– Но Освальд сказал…

– Ну конечно. Что вы сказали полиции?

– Разумеется, то, о чем договорились с Освальдом.

– Черт, какие же вы лживые!

– Тебе надо поспать, София. Ты просто не в себе.

– Я больше не хочу спать.

– Освальд сказал, что, прежде чем ты встанешь с постели, Элин должна измерить тебе давление.

– О'кей. Элин! – громко крикнула София.

Та застонала в постели.

– Еще половина шестого, – сказала Анна. – Дай ей немного поспать. Потом мы всё устроим. Обещаю.

– Конечно, поспите. А я полежу и немного подумаю.

София перевела взгляд в окно, прислушиваясь к дыханию остальных. Сощурилась на бледный свет, просачивавшийся из-под шторы. Ее одолевали разные чувства. Горе, только и ждавшее, чтобы снова поглотить ее, – стоило лишь окунуться в него, поддаться безмолвной депрессии и отключиться от окружающего мира. Еще была злость по поводу лицемерного спектакля, разыгранного возле Дьяволовой скалы. Пьесы со слепыми марионетками, скрупулезно следовавшими сценарию Освальда. Но наибольшее отвращение у нее, пожалуй, вызывала собственная второстепенная роль, когда она молча сидела, ожидая, что приедет полиция и во всем разберется.

«Так продолжаться больше не может, – думала София. – Плачь, когда тебя никто не видит. Тихо плачь в темноте по ночам. Но теперь этот подлец должен поплатиться за то, как он обращается с людьми».

Последнее, чего ей хотелось, это идти в омерзительный офис и работать. Однако Освальда там нет. Зато имеется компьютер, и можно запереть дверь, чтобы тебя никто не побеспокоил. Из-под одеяла опять почувствовался запах соленой воды, и София поняла, что он исходит от нее самой. Они уложили ее в постель в мокрой одежде.