Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

Это, в сущности, положило конец власти ку-клукс-клана в Тампе на целых три года, но семья Пескаторе и банда Коглина — Суареса не могли знать этого заранее, поэтому не стали полагаться на случай и перевели Джо в больницу «Сентро астуриано». Здесь ему вставили дренажную трубку для отвода внутреннего кровотечения, источник которого никак не мог выяснить первый врач, вот почему вызвали второго — обходительного испанца с самыми красивыми пальцами, какие Грасиэла когда-либо видела.

К тому времени Джо почти оправился от геморрагического шока — главной причины смерти большинства жертв ножевых ранений. Вторая причина — повреждения печени, но его печени вынесли вердикт: «абсолютно здоровая и неповрежденная». Позже врачи сообщили ему, что его спасли отцовские часы, на крышке которых в результате появилась новая царапина. Острие ножа соскользнуло с крышки часов, слегка изменив траекторию.

Первый врач сделал все возможное, чтобы определить ущерб, нанесенный двенадцатиперстной кишке, прямой кишке, толстой кишке, желчному пузырю, селезенке и терминальному отделу подвздошной кишки, но он работал отнюдь не в идеальных условиях. Джо уложили на грязный пол заброшенного здания и потом перевезли через бухту на лодке. Когда он оказался на операционном столе, с момента ранения прошло уже больше часа.

Второй врач, осматривавший Джо, предположил (судя по углу, под каким нож вошел в брюшную полость), что у пациента повреждена селезенка, и они снова раскроили Джо. Испанского доктора не подвело чутье. Он залатал рану в селезенке и откачал токсичную желчь, которая уже начала разъедать стенку брюшной полости, так что до конца месяца требовалось провести еще две операции.

Очнувшись после второй операции, Джо обнаружил, что на полу в изножье его койки кто-то сидит. В глазах у него мутилось: воздух был словно затянут марлей. Но он различил крупную голову, вытянутую морду. И хвост. Этот хвост стучал по одеялу над его ногой. Вдруг он четко увидел ту самую пуму. Она глядела на него голодными желтыми глазами. Джо стиснуло горло, кожа покрылась потом.

Пума облизнулась, зевнула, и Джо захотелось тут же закрыть глаза при виде этих огромных зубов, белевших белизной всех костей, которые эти зубы сокрушили и переломили пополам, с которых они сорвали мясо.

Пасть захлопнулась, желтые глаза снова уставились ему в лицо, и потом большая кошка положила передние лапы ему на живот и прошла по его телу к голове.

— Что за кошка? — спросила Грасиэла.

Он поднял взгляд на ее лицо, смаргивая пот. Наступило утро; в окна тек прохладный воздух, принося с собой аромат камелий.

После этих операций ему, помимо всего прочего, запретили заниматься сексом в течение трех месяцев. Под запрет попали также спиртное, кубинская еда, моллюски и ракообразные, орехи и кукуруза. Если он и опасался, что нехватка плотских утех отдалит их с Грасиэлой друг от друга (она тоже опасалась этого), то на самом деле получилось наоборот. Ко второму месяцу он научился удовлетворять ее другим путем, при помощи рта: на этот метод он случайно набрел несколько лет назад, но теперь это стало для него единственным способом доставлять ей удовольствие. Он опускался перед ней на колени, сжимая ее зад руками, а ртом накрывая врата ее влагалища — врата, которые представлялись ему теперь одновременно и священными, и греховными, и роскошно-скользкими. Теперь он наконец нашел то, ради чего можно преклонить колени. Если требовалось отказаться от всех предрассудков насчет того, что мужчина должен давать женщине и получать от нее, ради того, чтобы почувствовать себя чистым и полезным, каким он ощущал себя, опустив голову между бедрами Грасиэлы, — тогда остается пожалеть, что он не отбросил эти предрассудки еще несколько лет назад. Поначалу она протестовала: нет, нельзя; мужчины так не делают; мне надо вымыться; тебе не понравится, какая она на вкус, — но потом это стало для нее почти маниакальным пристрастием. В какой-то момент Джо понял, что они совершают в среднем по пять актов ублажения в день.

Когда доктора наконец разрешили ему прекратить пост, Джо с Грасиэлой закрыли ставни в своем доме на Девятой и набили холодильник второго этажа едой и шампанским, после чего два дня не вылезали из-под полога своей огромной кровати и из четырехногой ванны. К концу второго дня, снова открыв ставни на улицу, лежа под потолочным вентилятором, сушившим их влажные тела, Грасиэла сказала:

— Другого такого никогда не будет.

— О чем ты?

— Другого такого мужчины. — Она провела ладонью по его заштопанному животу, напоминающему лоскутное одеяло. — Ты мой мужчина до самой смерти.

— Да ну?

Она прижалась к его шее открытым ртом и выдохнула:

— Да, да, да.

— А как же Адан?

Впервые он увидел, как в ее глазах при упоминании мужа зажигается презрение.

— Адан — не мужчина. Ты, mi gran amor, ты — мужчина.

— Ты — самая-самая из женщин, — отозвался он. — Бог ты мой, я по тебе просто с ума схожу.

— И я по тебе.

— Ну, тогда… — Он обвел взглядом комнату. Он долго ждал этого дня. И теперь он толком не знал, как себя вести, — теперь, когда этот день настал. — На Кубе ты никогда не добьешься развода, верно?

Она покачала головой:

— Даже если я смогу вернуться туда под собственным именем, церковь не разрешит мне развестись.

— Значит, ты всегда будешь с ним в браке.

— Формально, — уточнила она.

— Формально — это же ерунда?

Она рассмеялась:

— Согласна.

Он притянул ее к себе, окинул взглядом все ее смуглое тело, заглянул в ее карие глаза:

— Tú eres mi esposa.[43]

Она вытерла глаза руками, издала влажный смешок:

— А ты — мой муж.

— Para siempre.

Она положила теплые ладони ему на грудь и кивнула:

— Навсегда.

Бизнес по-прежнему процветал.

Джо начал подмазывать колеса предстоящей сделки с «Рицем». Джон Ринглинг готов был продать здание, но не землю под ним. Поэтому Джо велел своим адвокатам поработать с юристами Ринглинга, чтобы выяснить, можно ли достичь соглашения, которое устроит обе стороны. В частности, совсем недавно стороны рассматривали возможность сдачи земли в аренду на девяносто девять лет, но не сумели договориться о правах на воздушное пространство с властями округа. Джо направил одну группу посредников на подкуп налоговых инспекторов в округе Сарасота, другую — в Таллахасси, на обработку политических заправил штата, а третью — в Вашингтон, нацеливаясь на тех сотрудников Службы внутренних доходов и тех сенаторов, которые являлись завсегдатаями борделей, игорных залов и опиумных курилен, где семья Пескаторе имела свою долю.