Три минуты молчания - Георгий Владимов

— Девку мне одну жалко, — я сказал. — Обидел ее ни за что.

— Сильно обидел? — спросил Шурка.

— Да хуже нельзя.

— Не простит она тебе?

— Не знаю. Может, и простит. Но забыть не забудет.

— А хорошая девка?

— И этого не знаю…

Я встал, пошел из кубрика.

У соседей дверь была полуоткрыта, и там тоже лежали в койках, под одеялами, одетые в чистое, и курили. Ко мне головы никто не повернул.

Наверху, в капе, Алик выливал воду из сапога. Димка его держал за локоть. Я к ним поднялся. Димка взглянул на меня и оскалился:

— Тоже деятели, а? Ну, комики!

— Не надо, — попросил Алик. — Кончай.

— Что — у самого коленки дрожат?

— Ну, дальше? Что из этого?

— Ничего, — сказал Димка. — Как раз ничего, друг мой Алик. Все естественно. Когда есть личность — ей и должно быть страшно. У нее есть что терять. Вот, китайцам, наверное, не страшно. Они — хоть пачками, и ни слова упрека.

— Кончай, говорю.

— Нет, но где же все-таки волки? Я думал, они будут спасаться на последнем обломке мачты.

— Ты погоди, — сказал я ему, — до обломков еще не дошло.

— Ах, еще нужно этого дожидаться?

Что мне было ему ответить? Я и сам так же думал, как он.

— С тобой это было уже? — спросил Алик меня.

— Ни разу.

— Поэтому ты и спокоен. Не веришь, да?

— Какая разница — верю я или нет. Чему быть, то и будет.

— А я все-таки до конца не верю.

— Счастлив ты. Так оно легче.

Его будто судорогой передернуло. Я пожалел, что сказал ему это. Ведь такое дитя еще, в смерть никак не поверит. Я-то вот — верю уже. Меня однажды в драке, в Североморске, пряжкой звезданули по голове — я только в госпитале и очнулся. И понял: вот так оно все и происходит. Мог бы и не проснуться. Смерть — это не когда засыпаешь, смерть — это когда не просыпаешься. Вот с тех пор я и верю.

— Идите в кубрик, ребята, — сказал я им. — Пока вас на палубу не выгнали, мой вам совет: падайте в камыши.

— Эту философию мы тоже знаем, — сказал Димка. — Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть. А все само собой образуется?

— Конечно, — говорю. — Само собой.

Алик улыбнулся:

— Шеф, твои слова вселяют в нас уверенность.

— А для чего ж я стараюсь?

Пошли. Вот как просто, думаю, людей успокоить. Начни им доказывать, что мы потому-то и потому-то погибнуть не можем, они расспросами замучают — как да что. А скажи им: "Авось пронесет" — и есть на чем душе успокоиться.

В капе вдруг посветлело — это, я понял, кто-то из рубки к нам идет, и ему светят прожектором. Так и есть — в дождевике кто-то, в штурманском. Увидел меня, откинул капюшон. Жора-штурман.

— Выходить думаете?

— Выходили. Шлюпку одну успокоили. Теперь-то зачем? Но он был настроен решительно. Еще не намок. А сухой мокрого тоже не разумеет.

— А ну пошли.

Шурка с Серегой в самый раж вошли, даже не посмотрели на Жору. Салаги только начали разуваться. А Васька все так и лежал с закрытыми глазами, пальцы сплетя на груди, но — не спал, что-то нашептывал.

Жора к нему первому подошел:

— Вставай.

Васька поглядел на него равнодушно, как сквозь него, и уставился в переборку.

— Тревогу для кого играли?

— Не знаю. Не для меня. Меня-то уже ничего не тревожит.

Тут Жора и увидел этот провод, который я сорвал.

— Хари ленивые! Себя уже спасать неохота! В могилу легче, чем на палубу?

Глаза у него и без того красные, как у кролика. А тут дикой кровью налились.

— Тебе бы автомат, — сказал Серега. — Ты б нас всех тут очередями, да?

Жора шагнул к нему, замахнулся. Серега начал бледнеть, но глаз не отвел. Жора его оставил, опять взялся за Ваську.

— Встанешь или нет?

Взял его обеими руками за ворот и посадил в койке. А вернее, держал его на весу. Он сильный, Жора. Он бы мог его и к подволоку вздернуть, одной левой. Васька захрипел, ворот ему стянул горло.

Димка и Алик застыли молча. Вдруг Димка стал матовый, сказал, сжав зубы.

— Ну, если б мне так!..

Жора поглядел на него и кинул Ваську опять на койку.

— Можно и тебе.

Димка мотнул головой и весь сжался, стал в стойку — левую выставил вперед, а правой прикрыл челюсть. Но я-то чувствовал, чем это кончится. Жора на ринге не обучался. Но он обучался стоять на палубе в качку. И ни за что не держаться. Он не шатнулся, когда кубрик накренило. А Димка упал спиной на переборку, и от его стойки ничего не осталось.

Кинулся вперед Алик, выставил руку:

— Вы что? Опомнитесь!..

Я увидел — сейчас он будет бить их обоих. Он их будет бить страшно, в кровь, зубы полетят. И мы все вместе этого бугая не одолеем. Я шагнул Жоре наперерез и обеими руками толкнул в живот. Он не устоял и сел в койку. А я наклонился и взял в руку что потяжелее — сапог.

— С битьем ничего не выйдет, — сказал я Жоре.

Он сидел в койке — коленями чуть не к подбородку. Пока бы он встал, я бы успел ему всю рожу разбить сапогом. Да просто пальцем повалил бы обратно.

— Ладно, — сказал Жора. — Пусти.

Я бросил сапог. Он вылез, пошел к двери.

— Через пять минут не выйдете к шлюпкам — всем, кто тут есть, по тридцать процентов срежу.

— Что так мало? — сказал Шурка. — Валяй все сто.

Васька вдруг всхлипнул. Глаза у него полны были слез. Шурка повернулся к нему:

— Ты чего, Вась? Не надо.

Васька утер слезы кулаком, а они от этого полились еще сильнее. Это невыносимо смотреть, как бородатый мужик плачет навзрыд. Тут и Жора смутился:

— Не скули, хрена ли я тебе сделал?

— Уйди. В гробу я тебя видел, палач!

— Хватит, — сказал Жора. — Кончай, а то…

— Ну, бей, сволочь. Ударь лежачего.

— Ты встань, — Жора усмехнулся, — будешь стоячим.

— Не встану. Подохну здесь, а не встану. Зачем мне жить, когда такие твари живут, как ты…

Слезы Ваську совсем задушили.

— Уйди же, — сказал Серега. — Уйди по-доброму.

Жора оглядел нас всех и перестал усмехаться. Наверное, дошло до него, что мы кончились, не поднять нас никакой силой.