Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - Дмитрий Быков

— Значит, так, — невозмутимо произнес полковник Путин, смерив ковбоев холодным взглядом. — Я согласен взять у вас ЭТО, разумеется, на моих условиях. Нам нужен трехмиллиардный займ на полгода — естественно, беспроцентный, — плюс режим наибольшего благоприятствования для нескольких наших фирм, список которых вы найдете вот здесь, — он похлопал по пухлой папке, лежавшей на столе. — Времени на размышление я вам не даю, и скажите спасибо, что мы не требуем обратно Аляски.

Ковбои быстро переглянулись.

— Как долго вы сможете его удерживать? — спросили они полковника.

— До следующей инаугурации, надеюсь, он к вам не поедет, — усмехнулся полковник.

— Успеем добежать до канадской границы, — кивнул Джордж, и президенты, лихо подмахнув документы о займе, наперегонки бросились к самолету.

— Ну что ж, — сказал Путинг, развязывая мешок. — Вылезай, Пал Палыч. Готовься, милый, — завтра в Англию вылетаешь. Что-то давно я настоящего «Липтона» не пил.

Генеральный продюсер канала номер один был вполне доволен собой. Начинал он как эстет, но вовремя оставил эстетские заморочки, переключившись на народное телевидение. Суперуспешный проект «Сладкие песни о страшном» принес ему всенародную любовь: откормленные звезды попсы с бутафорскими бинтами и медалями, в гимнастерках со складов «Мосфильма» исполняли фронтовой фольклор, а также прославленные военные песни; полковники в отставке рыдали как дети. Впоследствии генпродюсер несколько раз сделал политически верный выбор, что было в России девяностых годов ой как непросто, и мог полагать себя истинным выразителем новейших тенденций… как вдруг на стол ему легло предупреждение от Министерства прессы.

Сначала генпродюсер не поверил своим глазам. Он взял бумажку, посмотрел на свет и на всякий случай даже понюхал. Увы, органы чувств ему не врали. На просвет отчетливо виднелся характерный знак Минпечати — обаятельно улыбающийся череп и скрещенные косточки, а пахла бумажка так же, как все предупреждения. Она пахла большими неприятностями.

«Министерство прессы, — прочел генпродюсер, — в первый и последний раз дружески предупреждает вас о том, что вы уделяете недостаточно внимания воспитанию деток. В последнее время президент наш очень озаботился детками, чего и вам желает. На наших экранах мы видим что? Мы видим там засилье отвратительных иностранных монстров, а патриотического воспитания деток отнюдь не видим. И если так пойдет дальше, то вы увидите, что мы умеем закрывать не только ТВ-6. С совершенным почтением и пожеланием приятного аппетита».

Насчет аппетита была шутка. Министр прессы был рубаха-парень и большой шутник. От его улыбки падали в обморок и более крепкие люди, чем генпродюсер канала один.

Первым делом генпродюсер выбрался из объятий кресла, подошел к портрету президента на стене и сказал умильным голосом:

— Да как же вы только все успеваете? И о детках подумали!

На самом деле о детках президент подумал по чистой случайности: однажды, когда все поздравления были разосланы, а скины обезврежены (других проблем в стране не осталось), он от скуки включил телевизор и увидел в нем телепузика. Программа предназначалась для двухлетних детей, но президент этого не знал, потому что смотрел с середины. Очень скоро ему стало скучно, и он капризно позвал министра культуры.

— Ну что это такое! — произнес он плаксиво. — Это разве интересно? Тинки-Винки, Ля-ля. По… Солнышко какое-то… в виде младенца». Ребенку предстоит жить в динамичном, многополярном мире, где все время что-нибудь взрывается. Ему, возможно, на улице придется расти и клей нюхать, если правительство не решит проблему беспризорности… Это готовит его к жизни? Вот эти. толстые? Подготовьте указ, и чтобы я ерунды этой плюшевой больше не видел!

Министр культуры, чья фамилия переводилась как Шустрый, пулей вылетел из кабинета и помчался запрещать. Не прошло и недели, как все руководители крупнейших каналов получили предупреждения за недостаток внимания к нашей главной надежде.

Вернувшись в кресло, генпродюсер глубоко задумался. Детских программ у него на примете не было, и негде было взять. Он развернул сетку вещания: 9.00 — сериал «Роковые секреты Полишинеля», 10.00 — сериал «Дикий ангел», 11.00 — «Ручной дьявол», дальше шли «Спасатели Сансет-бич», «Рабыня без ауры» и «Кровавые разводы» (история Хуаниты, в каждой серии разводившейся с очередным мужем, а серий уже было 225 и неизвестно, сколько осталось; за отсутствием в Аргентине такого числа актеров мужья уже начали повторяться). В 19.00 начиналась модифицированная версия «Поля чудес»: Якубович уже не задавал вопросов, а только принимал подарки — соленые грузди, сало, сахарные головы, свой портрет на горчичном зерне, расписные яйца с наклеенными усами, живых кур и тканые полотенца. После каждого второго подарка он кланялся, приговаривая: «Дай бог здоровьичка вам, и деткам, и свекру, и деверю, и шурину, и золовушке, и куманьку с куманихой, и сватье бабе Бабарихе!», а после каждого третьего петухом кричал: «Рекламная пауза!» Программа имела сумасшедший рейтинг. С 20.00 Евгений Петросян со своей женой Еленой Степаненко до упаду хохотали, глядя друг на друга. Время юмора на канале заканчивалось выпуском новостей, над которыми хохотала уже вся страна, включая дикторов. Даже самые вышколенные чтецы, еще старой школы, с трудом сдерживали радостный смех:

— А теперь новости экономики. За истекшую неделю… ой, мамочки… достигнут внушительный рост… хи-хи… на 0,003 процента… ой, я не могу… а президент России призвал министров быть смелей и амбициознее и планировать на май никак не меньше 0,004." Ай, держите меня! — и диктор закатывался на всю студию. Рейтинг новостей рос неудержимо.

После юмористического блока начиналось время отечественного и зарубежного кино: сериалы «Кровавый хруст-3», «Забойная сила-6», «Волки позорные-8», «Улица подбитых „фонарей“», все участники которой ходили с красно-синими фингалами, а также американская сага о похождениях техасского рейнджера, передвигавшегося верхом на дикой корове. Сюжет почти всех серий «Рейнджера» был одинаков: дав клятву никого не убивать без особенной необходимости и вообще облагородить свою карму, техасец терпел, пока по башке ему наносили тридцать три удара стулом, но на тридцать четвертом не выдерживал и с ужасным криком начинал давать сдачи, после чего очень быстро оставался один, взбирался на свою корову и в слезах отбывал к новым приключениям.

В три пополуночи, для истинных любителей культуры, изо дня в день показывали наше старое кино. Пять дней в неделю по заявкам отставных военных демонстрировался блокбастер «Солдаты», а по выходным — «Офицеры». Все это было отличное, неполитическое, высокорейтинговое телевидение, и разбавить его чем-либо новым, кроме рекламы новых прокладок, не представлялось возможным. «Телепузики» уютно торчали в своей щели, никому не мешая, и заменить их было нечем — всех производителей программы «Усни, дитя» давно определили в элитный дом престарелых, а «Союзмультфильм» занимался исключительно дубляжом саги о покемонах. Кто такие покемоны, не знал никто, но это и считалось настоящей адекватностью нашему времени: кто такой президент, тоже до сих пор толком никто не знал, но все его ужасно любили — и чем меньше знали, тем всенароднее делалась любовь. В этом смысле между ним и Пикачу наблюдалось почти полное сходство — разве что Пикачу все время говорил «пика-пика-пика» и разил хвостом, а президент знал несколько больше слов и за отсутствием хвоста разил взглядом. — И чего ему не понравилось в телепузиках? — мрачно спросил себя генпродюсер. — Вроде такая тихая программа, никакой политики… Плешь! — крикнул он своего заместителя по развлекательным программам. Вадик Плешь, прозванный так за раннюю лысину, как раз репетировал в это время свою новую телеигру, призванную затмить устаревшее «Поле чудес». Суть игры была проста: всех участников ставили в круг, над головами их подвешивали ведра с дерьмом, а в центре круга стоял Плешь, весь в белом, и весело смеялся, когда после очередного неправильного ответа на игрока опрокидывалось ведро. Зрелище в самом деле было гомерическое, особенную же пикантность придавало ему то, что в одном из ведер вместо дерьма был шоколад. Вопросы подбирались хитрые — где была битва при Фермопилах, как называлась столица Римской империи и в каком городе княжил Владимир Суздальский. Ответить не мог почти никто, так что скучать зрителям не приходилось — ассистенты едва успевали наполнять ведра. — По вашему приказанию прибыл! — отрапортовал Плешь.