Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь - Крейг Вентер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще в 1977 году, когда Фред Сенгер и его коллеги расшифровывали первый геном вируса – бактериофага phi X 174, – большое внимание уделялось и самой методике, и ее точности. После того, как Сенгер использовал ферменты рестрикции для разрезания генома вируса на более мелкие отрезки, фрагменты распределялись между сотрудниками лаборатории, и каждый многократно секвенировал свой отрезок для обеспечения большей точности. Когда мы снова стали секвенировать последовательность этого вируса четверть века спустя, то обнаружили всего лишь три отличия в коде ДНК на протяжении последовательности длиной в 5 тысяч пар оснований.
Генри Форд прекрасно понимал различия в эффективности труда, когда на одном и том же заводе большое количество автомобилей одновременно собиралось отдельными бригадами, и конечный результат зависел от качества работы каждой группы; поэтому на его конвейерной линии, где десятки разных бригад одновременно собирали один автомобиль, качество конечного результата определяли специализация и стандартизация работы. Нам пришлось внедрить в Celera этот «конвейерный менталитет» и внести большое количество дополнительных усовершенствований не только в сам процесс, но и изменить методику, что в конечном итоге должно было привести к сокращению и времени, и стоимости секвенирования.
Три основных статьи расходов, связанных с секвенированием генома, – это люди, реагенты и оборудование. Каждый из 3700 секвенаторов по цене 300 тысяч долларов за штуку амортизируется при обработке миллионов последовательностей, прибавляя примерно десять – пятнадцать центов на каждую последовательность, в общей сложности, около одного-двух долларов за считывание. Снизить расходы на зарплату можно было бы, автоматизировав большее количество этапов обработки. Именно с этой целью Марк Адамс изучал ассортимент существующих роботов. Роботы, применявшиеся для отмеривания пипеткой небольших точных объемов жидкостей, использовали одноразовые пластиковые наконечники, заменявшиеся в каждом цикле для предотвращения загрязнения следующих проб. В небольшом масштабе эта система работала, но в Celera мы сталкивались с необходимостью ежедневно тратить фантастическую сумму в 14 тысяч долларов только на одноразовые пластиковые наконечники, – что за два года составило бы примерно 10 миллионов долларов. Вместо этого мы нашли никому не известную компанию, разработавшую автоматизированный микродозатор с самоочищающимся металлическим наконечником. Изучив таким образом каждую деталь всех стадий секвенирования с точки зрения благоразумного подхода к затратам, мы смогли повысить скорость и сократить расходы.
Другие примеры включают в себя изменения, принятые командой Хэма Смита. В течение предыдущих 20 лет молекулярные биологи опирались на «бело-голубой выбор» – простой тест с использованием красителя белого цвета для выяснения, содержит ли бактериальная колония человеческий клон ДНК или нет. Поскольку нам было нужно как минимум 26 миллионов клонов, используя традиционные методы, пришлось бы сделать их более 50 миллионов за двойную цену. Хэм же был уверен, что сможет создать новый метод с 100 % эффективностью.
Мы прекрасно работали, но из-за того, что у нас до сих пор не было секвенаторов ДНК, результат был такой же, как если бы Генри Форд пытался усовершенствовать свой конвейер без каких бы то ни было слесарных инструментов. Полагаясь на обещание ABI поставить первое устройство всего через несколько месяцев, я составил очень жесткий график, в том числе запланировав секвенирование полного генома плодовой мушки менее чем через год – к июню 1999 года. Теперь мой амбициозный план разваливался, не успев даже начаться.
Каждый день я проверял, как идут дела у Майка Ханкапиллера и его сотрудников, сталкивавшихся на каждом шагу с разнообразными проблемами. У них возникали трудности со сроками поставок запчастей. С темпами производства устройств. Со стабильностью и надежностью эксплуатации устройств, которые им уже удалось собрать. Трудности с роботизированными «руками» этих устройств, временами выходившими из строя. И это только проблемы, в которых они готовы были нам признаться, а были еще и такие, о которых мы узнавали сами.
Важнее всего на этом трудном этапе запуска нашего проекта было то, что я сам им руководил. И моя команда верила в меня, а я верил в нее. Чрезвычайные обстоятельства, в которых мы оказались, превратили моих просто хороших сотрудников в поистине необыкновенных людей.
Тщательнее всего следует выбирать врагов.
Только святой способен не сойти с ума, видя, как в соседней лаборатории его опережают в гонке за результатами.
И вот я снова обидел геномную элиту – объявил, что собираюсь секвенировать геном человека с беспрецедентной скоростью. Как только сидящие на госфинансировании ученые решили, что не хотят иметь никакого дела ни со мной, ни с моими сотрудниками, заявка TIGR на государственные гранты была отвергнута, а уже полученный немедленно был отозван Фрэнсисом Коллинзом. Вскоре стало понятно, что моя попытка запустить проект генома человека, объединив усилия с научной верхушкой, обречена на провал.
В США решающая роль в распределении финансирования исследований генома принадлежит НИЗ. Заявки на гранты проходят многомесячные процедуры редактирования и уточнения, затем поступают в НИЗ «рецензентам» – десяти или более известным специалистам в данной области. Понятно, что в новом направлении исследований «запас» экспертов весьма небольшой. Но даже и в традиционной отрасли ведущие ученые могут оказаться слишком загружены, чтобы писать рецензии или глубоко вникать в проблему. В этих случаях формируются экспертные группы, члены которых оценивают заявки по шкале от 1,0 (отлично) до 5,0 (финансирование нецелесообразно). Как правило, заявки, получившие оценку 1,5, гранты не получают.
Чтобы заявка на грант провалилась, достаточно лишь, чтобы одному или больше из десятка рецензентов что-нибудь не понравилось – к примеру, тема исследования, сам исследователь, его учреждение или предлагаемый метод исследования. Рецензент может восхищаться ученым, подавшим заявку на грант, и высоко оценивать исследование, но конкуренция-то велика, и блокирование гранта конкурента повышает шанс финансирования лаборатории самого рецензента. И тут можно преуменьшить значение нового метода, «прохлопанного» в лаборатории рецензента, – это очень эффективно. Открытая враждебность, кстати, вовсе не обязательна – достаточно не показывать излишнего энтузиазма и быть сдержанным в похвалах.
Заявка на секвенирование ДНК человека, которую подали мы с Марком Адамсом, разумеется, была обречена. Мы получили оценку чуть лучше 1,5. А второго шанса у нас не было: рассмотрение грантов занимает девять месяцев, и даже если бы мы снова подали заявку с революционной идеей, она за время написания заявки и ее рассмотрения потеряла бы свою новизну.
Однако я смог найти другие источники финансирования благодаря моему соглашению с PerkinElmer, и что еще более важно, мои новые спонсоры защищали наш проект от рецензентов-консерваторов. Но когда дело идет о новых идеях, невозможно знать заранее, получится ли из них «хорошая» наука, – до тех пор, пока не будут проведены все эксперименты. Каждому, кто предлагает новаторские методы или теории, приходится за них бороться. Вот и я, продвигая свой метод, не мог гарантировать его успех в случае генома человека, и даже если бы он заработал, в последовательности, возможно, оставалось бы немало пробелов. И все это я открыто признавал.