Дезертир - Андрей Валентинов

– Хочу напомнить, гражданин Вадье, что начал переговоры с подпольем по вашему приказу. Мое мнение: заговорщиков следует истреблять, а не подкупать. То, что мы делаем, – на грани измены. Я по-прежнему считаю, что вы обязаны обнародовать все данные в Конвенте и добиться роспуска Комитета общественного спасения.

Лицо Вадье из красного стало малиновым. Губы дрогнули.

– Это… Это государственный переворот, гражданин Шалье!

– Да ну? – удивился я. – Совсем недавно один высокопоставленный деятель государства тоже был уличен в переписке с врагами. Его звали Людовик XVI.

– Не в этом дело. Вы правы – переворотом больше, переворотом меньше…

Великий Инквизитор уже успел успокоиться. Лицо вновь стало обычным, на тонких губах даже появилась улыбка.

– И мы это сделаем! Котерия гражданина Робеспьера получит свое! Но… Не сейчас! Пусть сначала задушат Эбера и Дантона. Кроме того, мы еще не готовы…

Он не стал договаривать, да этого и не требовалось. Волчья стая, правившая Единой и Неделимой, готовилась к очередной кровавой схватке. Наверно, Великий Инквизитор уже видел себя на месте Зеленой Рожи. Но руки были коротки – пока что…

– Хорошо, убедили! Кого надо освободить?

Я замер. Слова так и рвались с языка, но спешить не следовало. Ради этой минуты и затеяна вся игра. Ради глупого ирокеза в золотых очках – и тех, кто мог ждать меня в «Синем циферблате». Ждать – и не дождаться. Нет, спешить нельзя!

– Речь идет о нескольких людях. Пока мне назвали одно имя – Альфонс д'Энваль, драматург.

Вадье на миг задумался.

– Давайте расположимся поудобнее. Не могу размышлять над тарелками…

Мы вышли из-за стола, на котором остывала забытая куропатка, и пересели в кресла, стоявшие у высокого стрельчатого окна. Кресла оказались под стать гражданину Вадье – вольтеровские. Усевшись поудобнее, он легко дотронулся до маленького колокольчика.

Лакей вынырнул словно из-под земли. Вадье, не удостоив его даже словом, пошевелил в воздухе тонкими изящными пальцами. Слуга исчез, через минуту появившись с большим черным портфелем. Великий Инквизитор движением брови отослал лакея, после чего с несколько брезгливым видом принялся извлекать из недр портфеля какие-то бумаги.

– Так, д'Энваль, – наконец проговорил он. – Альфонс д'Энваль, драматург… Странно…

Быстро проглядев несколько документов, он повернулся ко мне.

– Вы представляете, о ком идет речь?

«О благородном воине из племени ирокезов», – чуть было не ответил я.

– Понятия не имею, гражданин Вадье. Возможно, д'Энваль сам по себе и не нужен тому человеку…

– Проверка на искренность, – кивнул Великий Инквизитор. – Разумно, разумно… Дело вот в чем, гражданин Шалье. Мы вполне можем освободить д'Энваля. Через три дня. Ваш, гм-м, контрагент согласится?

Через три дня – процесс! Внезапно я ощутил страх. Вадье слишком быстро согласился! Так не должно быть!

– Трудно сказать. Но, как я понял, д'Энвалю грозит гильотина…

– Грозила, – кивнул Инквизитор. – До вчерашнего дня. Видите ли, гражданин Шалье… Смею напомнить, что Людовик XVI, о котором вы только что упомянули, в свое время запретил пытки. С точки зрения революционного правосудия, это не всегда разумно, особенно на публичных процессах. Подсудимые порой бывают необыкновенно упорны. Гражданин Фукье-Тенвиль уже дважды предлагал вернуться к доброй старой дыбе, но его пока не послушали.

Он вновь причмокнул губами, то ли посмеиваясь над кровожадным Тенвилем, то ли действительно сожалея о палаче с ременным кнутом в руке.

– Поэтому на каждом процессе нам нужен свидетель. И лучше всего – из числа подсудимых. Тогда все идет достаточно гладко и даже красиво. Ну, а взамен этот свидетель получает редчайшую возможность сохранить голову на плечах. Революционное правосудие, гм-м, необыкновенно гуманно. В некоторых, конечно, случаях…

Я не поверил. Не мог поверить. Не хотел…

– Так вот, гражданин д'Энваль проявил редкое благоразумие. Мы согласились – особой вины за этим молодым человеком и нет, одна болтовня, а на письмо Корде мы, так и быть, закроем глаза. После процесса д'Энваль получит свободу. Ну, может, и не сразу, через денек, через два…

Я вспомнил Юлию и понял, что граждане атеисты правы. Господь не творил людей. Этим занимался кто-то другой. Жить среди этих кадавров не имело смысла.

– Таких сознательных граждан сейчас называют «наседками». Или «баранами». Такое, признаться, забавное слово…

«Наседка»? Нет, сказано слабо! Д'Энваль – не наседка. Благородный Роланд превратился в людоеда. В Жеводанского Зверя…

– Жеводанский Зверь, – произнес я вслух. – Знаете о таком?

– Как? – Маленькие глаза удивленно блеснули. – Волк-каннибал? Позвольте, позволье! Д'Энваль! Родственник егермейстера! А знаете, остроумно! Правда, волк съел не менее трех сотен, а этот молодой человек отправит на эшафот всего два десятка, но вы правы, сравнение – хоть куда!

Я встал – сидеть рядом с этим остроумцем не было сил. Каким же идиотом я был! Странствующий рыцарь спасает попавшего в беду благородного юношу. Спас…

– Уже уходите? – Вадье явно растерялся. – А… Кофе? С пирожными!

Я с трудом перевел дыхание – во рту было сухо, словно я целый час глотал раскаленный песок.

– Надо спешить. Меня торопят…

Инквизитор сокрушенно вздохнул.

– Тогда приходите завтра – лучше к обеду. Будет индейка и… И тогда уж без кофе я вас точно не отпущу. Разве что в Консьержери!

Великий Инквизитор улыбался – тонкой, истинно вольтеровской улыбкой. У гражданина Вадье было превосходное настроение.

Слежку я заметил сразу, как только привратник в ливрее открыл дверь подъезда. В двух шагах, возле старого каштана, стоял скучающий молодой человек в штатском, еще один прогуливался чуть поодаль. Первой мыслью было вернуться к гражданину Вадье и потребовать, чтобы он урезонил излишне ретивых шпионов, но что-то удержало. Молодые люди в штатском вели себя слишком открыто. Так не следят. Просто мне давали понять, что моя скромная персона – в надежных руках.

Я, не особо торопясь, направился к стоянке фиакров. Молодые люди побрели следом, бросая рассеянные взгляды на крыши окрестных домов. Через несколько минут я окончательно убедился – Комитет общественной безопасности тут ни при чем. У моих спутников военная выправка – и они совершенно не умеют шпионить. К тому же походка – странная, непривычная. Это не легкий шаг пехотинца, не кавалерийская «раскорячка». Они ступали твердо, словно земля не держала, шаталась под ногами.

Возле стоянки я специально замедлил шаг, чтобы дать им возможность проявить инициативу. Так и случилось. Один, тот, что стоял у каштана, поспешил загородить мне путь: