Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

– Уже? Откуда он узнал?

– Видел проезжавшую мимо карету и узнал ваш герб.

– О, боже! Неужели нельзя было подождать до завтра? Если он видел карету, то не мог не заметить и дорожной пыли!

– Я могу сказать ему, чтобы он явился завтра.

– Не уверена, что просьба на него подействует. Он вполне способен устроиться ночевать у нашей двери.

– Он просит извинения, но у него весьма серьезные новости, которые он хочет вам сообщить.

– Я уже знаю все эти «серьезные» новости. Он примется говорить, что любит меня, и будет повторять это без конца, выказывая необыкновенную изобретательность в выборе выражений!

– Так не лучше ли сразу от него избавиться?

– Да нет, пожалуй, почему бы и не послушать? Сейчас я спущусь.

Ни при каких обстоятельствах природная кокетливость не оставляла Изабель: она взглянула на себя в зеркало, подушилась капелькой своих любимых розовых духов, коснулась пуховкой носа – и только тогда отправилась вниз.

Президенту Виоле было около сорока лет, он был весьма недурен собой и привлекал к себе женщин изящными манерами и тем, что следил за собой, что встречалось не так уж часто. А его великолепные белоснежные зубы, что встречалось совсем уже редко, придавали особый шарм его улыбке.

Увидев в дверях Изабель, он махнул по ковру красными перьями своей шляпы, умоляя простить его вторжение в час, когда она, скорее всего, надеялась отдохнуть.

– Но мне необходимо поговорить с вами, герцогиня, – продолжал он. – Момент чрезвычайно опасный, и мы должны приложить усилия, чтобы избежать худшего.

Изабель протянула ему руку для поцелуя, он поцеловал ее и забыл отпустить, задержав в своей. Она не могла не улыбнуться.

– Неужели вы занялись медициной?

– С чего вы взяли?

– А моя рука? Я решила, что вы собираетесь измерить мне пульс.

– Простите! Простите! – извинился он, краснея. – Когда я вижу вас, я так счастлив, что в голове у меня все путается.

– Не хватало только, чтобы вам стало дурно! Сядемте поскорее и сообщите мне без промедления, что вас ко мне привело.

Изабель приготовилась услышать примерно то, что сообщил ей коадъютор, но услышала нечто иное.

– Я хотел бы поговорить с вами о господине принце. Вы знаете, какая тесная дружба всегда связывала меня с домом де Конде…

– Точно так же, как и с моим дедушкой, президентом Вьенны.

– Меня?! Ах, да! Вы вернули меня во времена моего детства, но, увы, я хочу поговорить с вами о том, что происходит сейчас. Если говорить кратко, принц де Конде потерял голову. Или, боюсь, вот-вот потеряет.

– Объясните.

– Извольте. Как только он вернулся в Париж, ему сообщили, что королева не просто сожалеет о том, что его освободила, но намерена вновь заточить его в тюрьму, а если он окажет сопротивление, то убить!

Это заявление не испугало Изабель, а скорее рассердило.

– Убить принца? Королева? Честное слово, если кто-нибудь из вас поверит этим выдумкам, то значит, обезумел не один де Конде.

– Признаюсь, лично я, конечно, не верю в убийство. Но что касается нового заточения, то тут я ни за что не поручусь. Королева считает принца главным виновником изгнания Мазарини и всего, что за изгнанием последовало.

– Принца? Но его и в Париже не было! Я скажу вам другое, президент Виоле! Что как раз Парламент, а значит, ваши единомышленники пошли на величайшее преступление, именуемое «оскорблением Королевского Величества», вынудив мать короля изгнать с позором того, кого она считала своим самым верным помощником!

Виоле усмехнулся и игривым тоном сказал:

– В постели – вполне возможно. Говорят…

Пощечина, которую влепила ему Изабель, не дала сорваться с губ приготовленной скабрезности.

– Если вы осмелитесь повторить нечто подобное, то можете больше не попадаться мне на глаза! Я смотрю, вы, судейские крючки, ничего не стесняетесь! Мой дед, о котором я упомянула, тоже творил суд, но о своем долге он имел самое высокое представление и никогда бы не потерпел подобных слов. О моем отце и говорить нечего. У вас в кишках уже было бы на несколько пальцев железа! Что до меня…

– Нет, нет, умоляю вас! Я хотел только рассмешить вас…

– Будьте довольны: вы смешны, и я смеюсь. А теперь говорите быстро, с чем вы пришли ко мне, и уходите.

– Было бы хорошо, если бы королева удостоила вас приема и если бы вы повидали принца. Хотя попасть к нему, пожалуй, будет труднее, чем к королеве. Он превратил свой особняк в настоящую крепость, так как опасается ареста.

– Опасается? Конде?! Два эти слова плохо сочетаются между собой! Завтра я навещу его. Желаю вам доброй ночи, господин президент!

– А вы… вы простите меня?

– Будет видно…

– Королева, – говорила госпожа де Бриенн, – решительно не одобряет господина принца, и на это есть свои причины. Дело в том, что он, точно флюгер, – непостоянен. Его мнение зависит от мнения собеседника и от того, насколько принц с ним считается. Согласитесь, с таким человеком трудно иметь дело. Ее Величество весьма сожалеет, что талантливый военачальник так подвержен внушениям. Она действительно не доверяет ему. Но из недоверия выводить стремление к убийству? Нет, я в это не верю! Только не королева! В ней течет благородная кровь, она не способна пойти на подобные низости!

– Даже если Мазарини, находясь в изгнании, советует ей это?

– Даже в этом случае. Буду с вами откровенна и скажу все, что думаю: королева просто хочет выиграть время. Скоро король достигнет совершеннолетия, и она ждет этого дня, чтобы снять с себя ношу регентства, ставшую для нее непосильной с тех пор, как с ней рядом нет ее главного советчика.

– Совершеннолетие не сделает короля в одно мгновение взрослым мужчиной.

– Он гораздо взрослее, чем мы можем себе представить. Чего он только не натерпелся после смерти своего отца! Бесконечные переезды, необходимость прятаться, играть разные роли напрягли его нервы до крайности. Очень сильно подействовало на него пережитое несколько месяцев назад очередное унижение: парижане ворвались посреди ночи в Пале-Рояль, уверенные, что короля там нет, и потребовали, чтобы им его по-казали.

– Я ничего об этом не слышала.

– Говорю вам, это было совсем недавно. И нескольким буянам позволили пройти мимо постели короля, а он лежал и притворялся, что спит.

– Боже мой! А что, если бы кто-то из них поднял на него руку?!

– В ту же секунду этот человек был бы мертв. В изголовье королевской кровати за пологом стоял лейтенант мушкетеров господин д’Артаньян с обнаженной шпагой в руке, готовый проткнуть каждого.