Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Прокурор хочет предложить вам сделку, — сказал я.

— Знаю. Рот мне уже говорил. Убийство из ревности. Через пятнадцать лет я смогу выйти на свободу.

Судя по его интонации, он был готов рассмотреть это предложение.

— Только не говорите, что согласитесь, — рассердился я.

— Не знаю, Маркус. Так я смогу избежать смертной казни.

— Избежать смертной казни? Это что значит? Что вы виновны?

— Нет! Но все улики против меня! И у меня нет ни малейшего желания играть в покер с присяжными, которые меня уже один раз обвинили. Пятнадцать лет тюрьмы все-таки лучше, чем пожизненное или камера смертника.

— Гарри, я последний раз вас спрашиваю: это вы убили Нолу?

— Да боже мой, нет, конечно! Сколько раз вам говорить!

— Значит, мы это докажем!

Я вытащил свой плеер и поставил его на стол.

— Помилуйте, Маркус. Опять эта машина!

— Мне надо понять, что произошло.

— Я не хочу, чтобы вы записывали. Пожалуйста.

— Отлично. Тогда я буду записывать от руки.

Я вытащил тетрадь и ручку.

— Мне бы хотелось еще поговорить о вашем побеге тридцатого августа семьдесят пятого. Насколько я понимаю, к тому моменту, как вы с Нолой решили уехать, ваша книга была почти готова…

— Я ее закончил за несколько дней до отъезда. Я писал быстро, очень быстро. Как в трансе. Все было так необычно: Нола все время рядом, перечитывает, правит, печатает. Может, я вам покажусь сентиментальным, но это было волшебно. Книга была закончена двадцать седьмого августа. Я точно помню, потому что в тот день я последний раз видел Нолу. Мы договорились, что мне надо уехать из города за два-три дня до нее, чтобы не вызвать подозрений. Так что двадцать седьмое августа было последним днем, который мы провели вместе. Я написал роман за месяц. С ума сойти! Я так гордился собой. Помню, как на террасе, на столе, высились две рукописи: одна написанная от руки, оригинальная, а другая — плод титанических трудов Нолы — перепечатанная на машинке. Мы прошлись по пляжу, тому, где три месяца назад встретились в первый раз. Шли долго. Нола взяла меня за руку и сказала: «Встреча с вами изменила мою жизнь, Гарри. Мы будем так счастливы вместе, вот увидите». Мы еще погуляли. Наш план был разработан во всех деталях: я должен был уехать из Авроры на следующее утро, но предварительно показаться в «Кларксе», дать всем знать, что у меня срочные дела в Бостоне и меня неделю-другую не будет в городе. Потом мне надо было два дня прожить в Бостоне и сохранить гостиничные счета, чтобы все сходилось, если мной вдруг заинтересуется полиция. Потом, тридцатого августа, я должен был поехать и снять номер в мотеле «Морской берег», на шоссе 1. Нола просила снять номер восемь, она любила восьмерку. Я спросил, как она доберется до мотеля, он все-таки в нескольких милях от Авроры, и она ответила, чтобы я не беспокоился, она ходит быстро и знает короткую дорогу по пляжу. Она придет ко мне в номер под вечер, в семь часов. Мы сразу же уедем, доберемся до Канады и поищем укромное место, снимем маленькую квартирку. Через несколько дней я должен был как ни в чем не бывало вернуться в Аврору. Нолу наверняка будет искать полиция, но я должен сохранять спокойствие, а если меня спросят, отвечать, что был в Бостоне, и показать гостиничные счета. Потом мне предстояло неделю пожить в Авроре, чтобы не возникало подозрений, а она спокойно будет ждать меня в нашей квартире. После чего я должен был вернуть дом в Гусиной бухте и навсегда покинуть Аврору, объяснив всем, что мой роман закончен и теперь мне надо заняться его публикацией. Я бы вернулся к Ноле, отослал рукопись по почте в нью-йоркские издательства, а потом катался бы из нашего канадского убежища в Нью-Йорк и обратно, пока книга не выйдет в свет.

— Но что собиралась делать Нола?

— Мы бы достали ей фальшивые документы, она окончила бы школу, потом университет. Мы бы дождались, пока ей исполнится восемнадцать, и она стала бы миссис Гарри Квеберт.

— Фальшивые документы? Но это полное безумие!

— Знаю. Это было полное безумие. Полнейшее безумие!

— А что было потом?

— В тот день, двадцать седьмого августа, на пляже, мы еще несколько раз повторили план, а потом вернулись домой. Сели на старую тахту в гостиной — она еще не была старой, это потом она стала старой, потому что я так и не смог с ней расстаться, — и тогда состоялся наш последний разговор. Вот ее последние слова, Маркус, вот они, я их никогда не забуду. Она сказала: «Мы будем очень-очень счастливы, Гарри. Я стану вашей женой. Вы будете величайшим писателем. И профессором в университете. Я всегда мечтала выйти замуж за университетского профессора. Рядом с вами я буду счастливейшей из женщин. И у нас будет большой солнечно-рыжий пес, лабрадор, мы назовем его Шторм. Дождитесь меня, прошу вас, дождитесь меня». И я ответил: «Если понадобится, Нола, я буду ждать тебя всю жизнь». Это были ее последние слова, Маркус. А потом я уснул, а когда проснулся, солнце уже садилось и Нола ушла. Океан утопал в розовом свете, над ним с криком летали стаи чаек. Эти чертовы чайки, которых она так любила. На столе на террасе лежала только одна рукопись, та, что у меня сохранилась, оригинал. А рядом с ней — записка, та самая, что вы нашли в шкатулке, я ее помню наизусть: «Не волнуйтесь, Гарри, не волнуйтесь из-за меня, я найду способ добраться туда к Вам. Ждите меня в номере 8, мне нравится эта цифра, она моя любимая. Ждите меня в этом номере в семь вечера. Потом мы уедем отсюда навсегда». Я не стал искать рукопись: я понял, что она унесла ее с собой, чтобы перечитать еще раз. А может, чтобы быть уверенной, что я приеду тридцатого в мотель. Она унесла эту чертову рукопись, Маркус, она так иногда делала. А я на следующий день уехал из города. Как мы и договаривались. Зашел в «Кларкс» выпить кофе, нарочно, чтобы все меня видели, и сказать, что меня какое-то время не будет. Как всегда по утрам, там была Дженни, и я ей сказал, что у меня дела в Бостоне, что моя книга почти закончена и у меня важные встречи. И я уехал. Я уехал, и мне ни на миг не пришло в голову, что я никогда больше не увижу Нолу.

Я отложил ручку. Гарри плакал.

7 июля 2008 года

В Бостоне, в отдельном кабинете отеля «Плаза», Барнаски полчаса просматривал те полсотни страниц, что я ему принес. Потом он позвал нас.

— Ну как? — спросил я, входя в комнату.

Его глаза сияли.

— Это просто гениально, Гольдман! Гениально! Я знал, что мне нужны именно вы!

— Имейте в виду, пока это только мои заметки. Там есть вещи не для печати.

— Ну конечно, Гольдман. Конечно. Вы в любом случае будете читать корректуру.

Он велел принести шампанского, разложил на столе экземпляры договора и коротко напомнил его содержание:

— Срок представления рукописи — конец августа. К этому времени будут готовы суперобложки. Корректура и верстка — в течение двух недель, печать в сентябре. Выход книги предполагается в последнюю неделю сентября. Самое позднее. Отличный тайминг! Прямо перед президентскими выборами и примерно к началу процесса над Квебертом! Феноменальный маркетинговый ход, дорогой мой Гольдман! Гип-гип-ура!