Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин

Жорик передал Аглае и Роману корзинки. Я тоже хотел взять, но Сарычев неожиданно подмигнул.

Аглая оглянулась.

— Я задержусь на минутку, — сказал я.

Роман и Аглая скрылись в оранжерее.

Сарычев подошел ближе.

— Слушаю вас, Арсений Михайлович.

— Вить, такое дело… — Сарычев говорил в треть голоса, похоже, слегка смущаясь. — У меня к тебе есть небольшая просьба… личного свойства.

— Да.

— Я понимаю, что ты в книге главный… ну, то есть ты как бы крупный калибр, жакан, а Рома и Глаша патроны подают, дробь, оно и понятно, ты писатель…

Не стал спорить.

— Я бы хотел, чтобы ты написал про меня.

Меценат. Художник. Национально ориентированный промышленник и покровитель культуры. Знаток алкоголя и хорошей кухни. Вегетарианец. Борец за экологию. Безусловно, достоин быть увековеченным.

— Я ведь буду присутствовать в твоей книге? — спросил Сарычев с надеждой. — Я участник…

— Разумеется, — ответил я.

— Тогда опишите меня как… — Сарычев хихикнул. — Как редкого бабника.

Не ожидал.

— Короче, чтобы я гигантом выглядел, чтобы все бабы на меня кидались. А я тебе баню организую.

— Баню? — я был несколько озадачен.

— Ну или домик дачный, сам смотри. Привезем куда хочешь, поставим, у меня из-под Архангельска бригада, все староверы, рубят в чашу. Со вторым этажом, все как полагается.

— Хорошо, — пообещал я. — Это можно устроить…

— Спасибо!

Сарычев схватил мою руку и принялся благодарственно трясти.

— Спасибо! Спасибо, Виктор, я буду тебе чрезвычайно признателен!

Сарычев руку не отпускал, словно на самом деле растрогался.

— Но это нескоро получится, — предупредил я. — Работы много, сами понимаете…

— Да, разумеется, это все терпит, я все понимаю, все…

Мне наконец удалось добыть ладонь из рукопожатий Сарычева.

— Приезжайте еще, — предложил Сарычев. — Обязательно приезжайте! Поговорим по-хорошему, может, я вспомню чего…

— Непременно, — пообещал я. — В самое ближайшее… Арсений Михайлович — все было просто чудесно!

Сарычев засмущался, махнул рукой.

— Жорик, проводи Виктора…

Мне не хотелось, чтобы меня провожал Жорик, но отказаться не получилось. Я попрощался с Сарычевым и направился к оранжерее.

Льва не было. Я почувствовал это сразу. Я не посмотрел в сторону льва, но не сомневался. Мертвые деревья словно сместились, подступили, а трава выпрямилась или подросла, лев исчез в ней, спрятался, растворился в пыльном желтом, солнце разбивалось о стекло, по траве рассыпались красные кляксы.

— Налево, пожалуйста, — сказал из-за плеча Жорик.

Я моргнул, кляксы растворились.

Хорошая шутка. Маэстро Сарычев борозды не испортил, показал льва в кукурузах, а пока мы ели батат, его рабы потихонечку вынесли льва в чулан, а наблюдательный писатель подорвался. Человек, построивший чучело из ротвейлера Оськи, определенно склонен к юмору.

— Сегодня высокое давление, — то ли пожаловался, то ли поделился Жорик.

Я быстро пересек холл и вышел на крыльцо. Аглая уже развернула машину и подогнала ее ближе к ступеням.

Едва я захлопнул дверь, Аглая сорвала машину и ехала быстро и молча, сбросив скорость возле шлагбаума. Сам шлагбаум был опущен, а стража порога возле не наблюдалось.

Аглая остановилась. Страж не торопился.

— А красивый лев, — сказала Аглая. — Сарычев все-таки мастер.

— Предатель, — сказал Роман. — Сарычев предатель, он предал их.

— Кого?

— Своих собак. Теперь у него новый лев, а прежние лоси гниют в одиноком загоне…

— Печальная история, — согласилась Аглая. — Создатель посчитал свои чучела недостаточно идеальными и создал чучело качественно новое. А негодные отправил в изгнание.

— Аглая, я с тобой невероятно согласен… — Роман выставился в окно. — Где этот беспардонный шлагбаумер… Ладно, я сейчас подниму…

Но я уже вышел сам.

Попробовал отвязать веревку и обнаружил, что она затянута крепко. Пытался подцепить узел ногтями, не подцеплялось, пожалуй, смог бы растянуть зубами, но со стороны выглядело бы, будто я грызу шлагбаум. Оглянулся. Стража нет, Сарычев выпустил прогуляться льва, лев завалил сплавщика, такие случаи нередки. А может, страж спасается на дереве. Я победил веревку, отпустил шлагбаум, машина проползла под полосатым брусом и дождалась меня в десяти метрах.

Поехали дальше. И опять молчали, спросить у Аглаи о результатах не решались.

— А он нас ждал, — сказал Роман.

— Согласна. Ждал.

— Это подтверждает мою теорию, — продолжил Роман. — Это слежка.

— Это Чагинск, — возразил я. — Здесь ждут тебя всегда, город готов к тебе каждой улицей, стоит тебе ступить на ее песок, как перед тобой монтируются события.

— Витя, оставь свой квантовый фатализм.

Роман достал из корзины печеный патиссон и погудел им возле моего левого уха, как летающей тарелкой. Патиссоны безвкусны, это я помнил с детства.

— Рома, оставь свою психастению, — сказал я.

Но подумал, что Рома, в сущности, прав. И это несложно проверить.

— Это так, — сказала Аглая. — Виктор прав, я давно сама про это думала. Чагинск — это яма, угодья муравьиного льва…

Аглая замолчала, вспомнив сегодняшнего льва. Едва мы ступили на дорогу к Заингирю, как Сарычев проснулся, послал в погреб своего преданного Жорика и стал разогревать гриль-яйцо. Спасения нет.

— Нет, согласен, я объелся таблеток, но… вы не можете отрицать… он нас ждал… Как ты это объяснишь?

— Люди предсказуемы, — сказал я. — А потом… Я на это и рассчитывал — мы приехали в Чагинск, и система пришла в готовность — и вот тебе фидбэк.

— Батат и раки? — спросил Роман.

— Угол падения равен углу отражения, — пояснил я.

Роман болезненно хохотнул.

— С тобой, Витенька, все понятно, теории юношей питают. А как там насчет практики?

Аглая достала из кармана пузырек.

— Зубная щетка у него электрическая и дорогая, — сказала Аглая. — Ее я решила лучше не брать. Расчески там имелись, но вряд ли его — чесать-то нечего. Но кое-что найти удалось.

Аглая кинула пузырек Роману.

— Это… — Роман явно поморщился. — Откуда?

Роман брезгливо передал пузырек мне, я посмотрел на просвет. Несколько седых коротких волосков.

— С вас… — Аглая задумалась. — Не знаю, что с вас потребовать за муки. Хочу омара, шампанское и акваланг. Это минимум.

— Не хочу знать, откуда шерсть, — сказал Роман. — Меня и так кошмары мучают.

— Тогда в следующий раз сам пойдешь доказательства добывать, — слегка рассердилась Аглая. — Чистоплюйство — для писателя смертный грех. А волосы эти из носа.

— Из носа?

— Из носа! — передразнила Аглая. — Или из ушей, я их плохо различаю. Как всякий приличный господин, Арсений Михайлович имеет триммер для носа, ушей и прочих ландшафтов. Радуйтесь, прозайки!

Я спрятал пузырек в карман. Неприятно. Удивительно неприятный сегодня день, буквально каждый час со мной происходили разного достоинства неприятности и глупости. Ты едешь с утра в Заингирь, ешь батат, потом дриллинг и лев, обещаешь в новой книге вывести таксидермиста Сарычева субъектом, лютым до женщин, потом возвращаешься назад, а в