Дети богини Кали - Анастасия Баталова

Он жил с нею уже почти полгода. Генеральный директор компании «Широкие Горизонты» была осторожна — она никогда не оставляла открытой ни почту, ни рабочие документы, всегда стирала историю посещений в браузере, и если бы она познакомилась с хорошеньким кокотом на какой-нибудь закрытой вечеринке, в клубе или его к ней привела бы подруга, то Аллис непременно заподозрила бы неладное. Она ждала подвоха отовсюду. Кредиторы. Конкуренты. Проверки губернатора. Полиция. Компаньоны. Собственные подчинённые, жаждущие занять её место. Ещё никогда Малколм не встречал настолько подозрительного человека.

Онки Сакайо настаивала, чтобы знакомство выглядело абсолютной случайностью. Для этого Малколм несколько вечеров подряд торчал под дождем на трассе, по которой Аллис обычно возвращалась на машине из офиса. «Номер я дам, скажу время с точностью до нескольких минут, девочки по городу следят за этим автомобилем, ты просто стоишь на обочине и голосуешь…» наставляла красавчика Онки.

Сезон ливней был в самом разгаре. Рубашка и джинсы Малколма набрякли водой и прилипли к телу, как если бы он одетым принимал душ. От холода губы его побледнели. Он встал на край бордюра и вытянул тонкую руку.

Приближающийся автомобиль с указанными номерными знаками показал правый поворот.

Сработало. Заметив несчастного, с головы до ног мокрого и продрогшего юношу на обочине, Аллис пожалела его и остановила машину.

В течении первых пяти минут разговора Малколм понял, что врать ей нельзя. А он должен был заниматься именно этим. У гендиректора «Широких Горизонтов» обнаружился прямо-таки профессиональный нюх на ложь. Всякую сказанную фразу она тестировала неожиданными вопросами, пытаясь подтвердить или опровергнуть для себя полученную информацию.

«Ты сказал, что живёшь в районе Старой Площади, там есть ещё булочная «Дырка от бублика»? А магазин коллекционных открыток?»

«Зачем вам?»

«Такого кокосового печенья не пекут больше нигде. Надо бы заказать. Моя сестра собирает винтажные почтовые знаки. Привез бы.»

Произнося такие на первый взгляд простые бытовые фразы Руэл сверлила собеседника подозрительным взглядом.

«Я не обращал внимания.»

Получая ответы «не знаю», «не помню», «наверное» Аллис напрягалась. Ей это было непонятно. Профессиональный лжец, человек, которого ложь кормит, для которого она является тем волоском, на котором он висит над пропастью — такой человек просто не может позволить себе забывчивость…

Аллис Руэл, разумеется, не распространялась Малколму о своих делах, логично, в общем-то — кто посвящает любовника, игрушку, в тонкости ведения бизнеса? Ему приходилось выкрадывать и копировать её электронные ключи, пока она спала, угадывать пароли к папкам на ноутбуке. Но добытое совершенно его не интересовало, он не старался ни во что вникать и сразу же пересылал найденные документы в «ЦветокДружбы»; ничуть не страдая от болезненного самолюбия, Малколм безропотно принимал свою роль пешки в этой большой игре и даже был весьма доволен ею.

Он очень сильно удивился, когда Аллис попросила его поехать вместе с нею на званый ужин во Дворец Съездов — прежде она не только не брала его ни на какие важные мероприятия, она вообще старалась поменьше показываться с ним; Малколму это было странно: другие, кому доводилось быть осиянными его благосклонностью, гордились этим, они везде и всюду таскали его с собой, упоенно демонстрируя и конкуренткам, и компаньонкам, и просто подругам… Желание хвастаться в обществе шикарной статусной вещью — вполне нормальное явление…

— Садись в машину, — велела Аллис со своей обыкновенной оскорбительной лаконичностью.

Она никогда не произносила пространных монологов, разговаривая с Малколмом, приберегая их, вероятно, для деловых партнеров; речи Аллис всегда готовила заранее, читала с листа, а потом складывала в архивную папку; все до единой они хранились там в хронологическом порядке — общение гендиректора «ШирокихГоризонтов» с молодым кокотом складывалось из её рубленых реплик: «принеси мне кофе/сок/виски/папку со стола/телефон», «раздевайся», «уходи» — и его кроткого молчаливого послушания.

Аллис за всё время не подарила Малколму ни одной безделушки, даже самой пустяковой, хотя это принято в отношениях подобного рода, иногда, правда, она швыряла ему свою платиновую кредитку со словами: «купи себе что хочешь», и обычно он приобретал что-нибудь нужное: одежду, косметику, абонементы на спа-процедуры, ну не драгоценности же ему себе дарить от имени Аллис? Какая-то особенная душевная скупость была в ней: ей жалко было усилий, эмоций, времени на всё, что не могло приносить доход. Деньги при этом она тоже, казалось, не любила: гендиректор «Широких Горизонтов» не кутила, не покупала дорогих вещей, даже за одеждой не старалась следить: ходила много лет в одном и том же. Создавалось ощущение, что зарабатывание денег для неё — патологическая идея фикс, самоцель.

Малколма поражала эта двойственность Аллис: она была небрежна абсолютно во всем, кроме построения своих планов, отчетов, выступлений — во всём, кроме своей совершенной и гармоничной, как храм, лжи; она разговаривала снисходительно и как будто нехотя с теми людьми, от которых никак не зависело её дело, или вообще игнорировала их, а с теми, кто мог ей быть полезен, она была на свой лад ласкова и почтительна, даже пыталась им улыбаться своим узким некрасивым ртом…

Для Малколма оставалось загадкой, как вообще можно так жить.

«И как она только не путает «нужных» с «ненужными»?» — думал он иногда с грустной смешинкой.

Водителя у Аллис не было. Гендиректор «горизонтов» всегда садилась за руль сама. Как-то раз она вскользь пояснила: «Если меня захотят шлепнуть, стрелять будут с расчётом на заднее сидение — все важные птицы обычно там…»

«Шлепать» Аллис, может, никому и не было на самом деле надо, но предосторожности никогда не лишни. Привычный постоянный страх быть пойманной, раскрытой, обвинённой в чем-нибудь служил фоном для всех остальных эмоций Аллис и, несомненно, накладывал отпечаток на её личность.

Она сосредоточенно смотрела на дорогу. Малколм привык к её нервозности и подозрительности, но сегодня она, казалось, была встревожена сильнее, чем обычно.

Молодой кокот иногда испытывал к Аллис немного брезгливую снисходительную жалость, как к существу, не умеющему жить и оттого неприятному и несчастному; обычно такое чувство накатывало на него после короткой скупой на эмоции будто животной близости — голая Аллис казалась ещё более жалкой, такая костлявая, нескладная, желтая, ребра торчали у неё везде, даже там, где у других всегда обнаруживались пусть небольшие, но всегда упругие и нежные бугорки — рудименты молочных желез, шаровидные коричневые соски торчали на костлявой груди Аллис точно две бородавки, живот, когда она лежала, проваливался до спины, между ног у неё топорщился несуразный клок жёстких медно-русых волос.

Аллис была бесплодна — её сухое тощее лоно вряд ли смогло бы когда-нибудь пригреть новую жизнь — но ей ещё ни разу не пришлось об этом пожалеть, детей она не любила и не испытывала желания их завести.