Кадын - Ирина Богатырева

– Меня зовут Атсур, я вырос среди вас и приехал к царю красного люда с делом – и по велению сердца.

– Атсур – царь над степскими, – сказала я. Мне невыносима стала его скромность. Он же вновь наклонил голову.

– Что ж, проходи, царь. Будешь высоким гостем в нашем простом доме. Тебе, царевна, мы тоже рады. Так давно тебя не было в этих стенах, что я и не знаю даже, чем обязан чести.

– Это я пригласил их, – сказал тут громко из угла Талай. – Я сказал нынче царевне: приходи в дом Ату, приводи волка степского, почему только царские дети забавляются травлей, почему обычному люду не увидеть это чудное создание? Что, царь, верно ли говорят, что в степи у всех растет хвост, поэтому вы пылите, когда скачете, – заметаете след?

Люди рассмеялись бы, на сборах подобные шутки обычны. Кто-то и правда хихикнул, но остальные молчали как убитые: недопустимо дерзки были слова Талая чужому царю.

Атсур еще не успел сесть и опустил на конника тяжелый взгляд. По голосу, по этим развязным словам могло показаться, что Талай пьян, но из угла ответили глаза злые и спокойные, как у барса. Трезв был конник, трезв и расчетлив, как на охоте на хищника, но мне показалось, что от напряжения его трясет.

– Я не знаю тебя, воин, но вижу, не любишь ты меня и мой люд, – ответил Атсур. – Если мы чем-то обидели тебя, скажи, я накажу обидчика и верну ущерб.

– Твои люди обидели всех нас. С той войны не вернешь убытки. Если одни не помнят, то помнят другие. И не забудут.

– Я заплатил за ту войну пленом, смертью отца и распрей в родной земле, – сказал Атсур, и голос его неожиданно стал резок. Но он быстро взял себя в руки и продолжил спокойно: – Но я рад, что вырос у вас: я узнал вас и полюбил ваши обычаи. В душе я – такой же конник, как ты. За тем и приехал сейчас: объединить хочу наши народы, сделать то единение, какое есть у меня самого в сердце, и положить между нами вечный мир.

Я испугалась, что сейчас он прилюдно объявит о сватовстве. Мои ладони похолодели, и я готова была в тот же миг кинуться на него с кинжалом. Но тут вступил Ату. Как хозяин, он понял, что гроза не принесет в дом добра, и поспешил увести разговор. Поднося чашу хмельного молока, он сказал:

– Это хорошие вести, царь, мир приносит больше, чем война. Выпей же и веселись с нами. Я вижу, ты полон дум о людях. Оставь их сейчас рядом со своим конем. Здесь мы проводим зимние ночи за тем, что шутками отгоняем алчных духов.

Атсур принял чашу и выпил. Занялся разговор, люди спрашивали его о Степи, о том, во что одеваются там люди, в чем живут, что едят и какими словами приветствуют друг друга. Он отвечал, иногда с шуткой, и все были довольны и удивлялись, как хорошо знает Атсур наши слова. Я видела, как Ату отвел Талая к выходу и стал что-то внушать с тревожным и недовольным лицом. Конник соглашался, кивал, но взгляд его оставался злым, и смотрел он только на Атсура. После вернулся в свой угол и глядел оттуда, как Зонар некогда любил наблюдать за всеми из угла. Порой он тоже задавал вопросы, но совершенно уже безобидные, и Атсур отвечал ему, как и любому. Вечер шел мирно.

Я же стала терять мысль, ради чего мы пришли. Озиралась осоловелыми глазами и смотрела на Атсура, как на странную дикую куклу. Хозяйка жарила в жире шарики теста, вылавливала большой ложкой и складывала на блюдо, его передавали по кругу, и все ели хрустящие шарики, а после опускали пальцы в ароматную воду. Один Атсур обтирал пальцы об шубу, втирая жир. Наши воины скинули шубы с левого плеча, и были видны их рисунки под ключицей, на плечах, на лопатках и шее. Атсур же снял шапку с красной, бритой головы, на макушке у него качался только один пучок волос, и сидел в шубе, будто не было жарко. На шее у наших воинов лежали резные гривны, поблескивая золотом, Атсур на шее ничего не носил, зато на одном пальце было большое кольцо с темно-зеленым камнем. У него все было не так.

Но окруженный нашими людьми, Атсур стал казаться ненастоящим. Он словно вышел из сна и никогда под солнцем не жил. Мне непонятно было, отчего эти дни он тяготил меня, казался опасным. Страхи мои притупились, я спокойно сидела среди своих, согретая шутками и теплом. Иногда мы смотрели с Талаем друг на друга, и я думала: зачем ему искать ссоры? Я сама убью в поединке этого ненастоящего человека. Сама заставлю его вернуться обратно в сон.

Вопросы кончились, разговоры рождались и умирали в разных концах дома. Очи принялась шумно, со смехом рассказывать о своей охоте, о том, как ночевала на дереве, а волки загрызли ее собаку.

– Мне нужен хороший пес, – говорила она, – меняю на двух куниц. Если приучен на древесного зверя, дам три. Кто знает, у кого взять? В этом ли стане, в другом – мне все равно.

– Ты, дева, славная охотница, как я погляжу, – сказал Атсур. – Зачем тебе пес? Я привез соколов, поехали завтра со мной на охоту.

– Сокол в лесу ни к чему, – сказала Очи. – Но с тобой я поеду, мне интересно.

Другие молодые воины тоже стали проситься. Атсур звал всех как добрый хозяин.

В этот момент ко мне скользнула женщина с платом на голове, взяла мою руку и шепотом сказала:

– Царевна, я так рада, что ты здесь, Бело-Синий послал тебя! Положи руку мне на живот, пусть Луноликая даст мне легко родить ребенка, и будет он крепким и смелым воином. В прошлый раз забрала она его из меня на третьей луне…

Глаза ее темно блестели через прозрачную занавесь. В голосе были страх и надежда. Я положила ладонь на круглый твердый живот.

– Благодарю тебя, царевна, – сказала она, будто я избавила ее от боли.

– Рожай воина, – я сказала. – Он нужен нашему люду.

И она вернулась на свое место, а я застыла, охваченная новыми мыслями. Луноликой матери дева хранит люд, дает помощь в родах, победу в битвах, оберегает от бед. Не того ли, что сделала сейчас эта дева, хочет и мой отец – дать защиту люду через меня? И не будет ли тогда шаг мой тоже служением Луноликой? Доля найдет тебя, даже если на дальние откочуешь стоянки, с чужими станешь жить, – сказал ушедший в Бело-Синее воин, и каков бы он ни был, духи через него тогда говорили, ведь земное кочевье его подходило к концу. Доля найдет тебя…

– Царевна, – услышала я вдруг голос хозяина. – Ты лишь однажды посетила наш дом, но мы до сих пор помним, как ты пела сказание. Будь добра, спой снова. Когда еще сюда придешь.

Все стали меня просить, сняли со стены многострунный нун, но я не чуяла веления духов.

– Нет, друзья, не буду сегодня петь.

– Отчего же? Я и не знал, что ты умеешь, покажи, царевна. – Атсур так живо стал просить, что я ощутила злость, но сдержалась.

– Пусть другой, если хочет, споет, а я не буду, – ответила спокойно. Люди приуныли от моего отказа, но тут подал голос Талай:

– С нами Ашкопай из нижнего стана. Этим летом он сказывал на выпасе у своего отца. Я был там, лечил кобылу с белым пятном на боку. Хорошо ли ходит кобыла, Ашкопай?

И все люди обратились к юному мальчику, только этой весной прошедшему посвящение. На его еще детской шапке с красными шариками, свисающими по краям, были фигурки ястреба и быка – знак хлебопашцев из нижнего стана по роду и табунщика, объездчика молодых лошадей по доле. Сам же он был на удивление худ и бледен, и не подумать, что сможет усмирить жеребца. Когда о нем заговорили, его кожа пошла красными пятнами – и лицо, и руки, и шея. Он был ярко рыж и конопат, что на льдисто-белой коже было очень заметно. Худая шея торчала над плечами нелепо и хрупко, как у жеребенка, еще плохо стоящего на ногах. Я решила, что это от голода, который сильнее, чем везде, был в нижних станах.