Мода и гении - Ольга Хорошилова

Брик впервые обратила на нее внимание в том же сорок седьмом, в опере «Руслан и Людмила», в которой балерина исполняла небольшую партию Девы. Плисецкую почти никто не знал, но Лю острым глазом прирожденного собирателя оценила дар, увидела будущее. «Какое тело, как она сочетает современность с классикой», — шептала она Катаняну в антракте. Ей понравились ее огненно-рыжие волосы (как у нее самой в молодости) и дивная балетная техника (Лю в двадцатые годы тоже занималась балетом). Она увидела в талантливой Майе несостоявшуюся себя. Подготовила место в коллекции и пригласила в гости отпраздновать наступающий 1948 год.

Это было новое удачное приобретение Брик, больше ради удовольствия, из бескорыстной любви к красоте и таланту. И это была новая победа Плисецкой — она обрела важного покровителя. Ведь вся творческая Москва знала: попасть к Лю непросто. А если попадешь, то многие двери откроются, в том числе дубовые бюрократические: Брик берегла партийные связи, помогавшие в жизни ей и друзьям.

Майе следовало произвести впечатление, теперь не телом, а величавой внешностью и нарядом (Брик была записной модницей). Балерина обдумала образ, макияж, аксессуары и явилась без опоздания «в черном тафтяном платье, в золотых с синей эмалью серьгах». Такой ее запомнил Василий Катанян-младший. Экзамен на чувство стиля Плисецкая в тот вечер сдала «на отлично с одобрением». И Брик легко, ненавязчиво стала ее стилистом, полировала то, чем одарила природа, оттачивала вкус, подбрасывала изящные вещицы. Она покупала их, бывая за рубежом, или получала через сестру Эльзу Триоле, жившую в Париже. Та почти каждый месяц отправляла Лю посылки с модными новинками, а в придачу — ироничные письма о последних писках кутюра и всхлипываниях авангарда.

31 декабря 1958 года балерина вновь встречала Новый год у Лили Юрьевны, на этот раз в компании Эльзы и Арагона, приехавших в Москву и остановившихся у Брик. Стол, как всегда, ломился от всякой заграничной всячины, и у каждого куверта лежал подарок. Плисецкая, едва скрывая любопытство, развернула пеструю бумажку. На черной этикетке строгого флакона поблескивала свежим золотом надпись Bandit de Robert Piguet.

Разработанный совместно с известным парфюмером Жерменой Селлье и впервые представленный в 1944 году в освобожденном от нацистов Париже, он стал самым успешным парфюмом модного дома Пиге. Эльза привезла его, заранее обговорив подарок с Лилей Юрьевной. Обе модницы сошлись во мнении, что Плисецкой Bandit, безусловно, понравится, ведь он так ей созвучен: острый, свежий, резковатый, шипровый, с нотками цветов и ароматом кожи, классика и авангард в одном флаконе. И они угадали: в тот вечер Майя Михайловна влюбилась в Bandit.

Позже, бывая в Париже, она непременно покупала заветный строгий флакончик или просила друзей привезти его из Франции. Впрочем, это был не единственный аромат, который она любила носить. В 1990-е годы прима пристрастилась к Fracas, который Робер Пиге разработал еще в сороковые годы также в сотрудничестве с Жерменой Селлье.

Самым, однако, важным, воистину царским подарком Плисецкой от Лили Брик был Родион Щедрин, еще один экспонат коллекции. Лю собирала не только людей, но и голоса. После войны она обзавелась магнитофоном, чуть ли не первым во всей Москве. Брик решила составить своеобразный альбом автографов, но вместо пухлой книги с золотым обрезом она ставила перед талантами коробку с бобинами и просила наговорить ей что-нибудь, по желанию.

В пятидесятые об этом увлечении Брик знали все, и Плисецкая ничуть не смутилась, когда Лю привычно пододвинула двуглазый короб: «Напойте мне что-нибудь» — и тут же нажала кнопку. Бобины зашуршали. Плисецкая запела — ровно, не сбиваясь, со всеми тональностями — труднейшую прокофьевскую «Золушку». Она отлично ее знала, еще в 1945-м блистала в образе феи Осени. Импульсивный Катанян-старший, куратор домашней фонотеки, не мог скрыть восторгов. Лиля Брик тихо и очень лукаво улыбалась — у нее родилась отличная идея будущего союза.

Вскоре она пригласила к себе молодого, подающего надежды композитора Родиона Щедрина. И, как бы между делом, так, для отдыха от разговоров, включила голос Плисецкой. Щедрин даже стал по-дирижерски водить головой в такт пению, прислушивался, не находил ни одного огреха: «Уникально, как чисто поет, как по нотам». Брик назвала имя «певицы», озадачив и даже немного смутив композитора. Он думал, что петь так чисто балерины не могут. Лю обещала их познакомить.

В октябре 1955-го — новый вечер у Брик, на сей раз камерный. Приглашены киновед Жорж Садуль, Жерар Филип с супругой, Плисецкая и Щедрин. Французы курлыкали с гостеприимной хозяйкой. Щедрин играл на «Бехштейне» что-то из своего, из нового, немного рисовался и даже горячился — хотел понравиться огненно-рыжей сладкоголосой балерине. Возник взаимный интерес. Но любовное чувство вспыхнуло позже, в 1958-м. И не последнюю роль в этом сыграл купальный костюм.

В марте 1958 года Плисецкая ежедневно по многу часов репетировала партию Эгины в пафосном, невыносимо тяжелом балете «Спартак» на музыку Хачатуряна. О нем шли разговоры задолго до премьеры. Многие знали о конфликте Хачатуряна, Моисеева и Якобсона, судачили о том, что композитор не дает сокращать громоздкое творение, рвет и мечет, проклинает хореографов, пытавшихся примирить Терпсихору с разгневанной полнотелой Полигимнией. В итоге на компромисс согласился Моисеев, и в марте на сцене Большого представили монументального «Спартака».

За несколько дней до премьеры Плисецкая навестила Брик и вновь встретила у нее Щедрина. Говорили, смеялись, Майя даже представила несколько танцевальных фраз из будущей постановки. Пользуясь моментом, стеснительный композитор посетовал, что не может достать билетов, а так хочется увидеть «Спартака», ведь кругом все только о нем и говорят. Нет ничего проще — балерина забронировала две проходки.

Плисецкая-Эгина танцевала великолепно, легко, эротично и, надо сказать, спасла постановку от неминуемого провала. Щедрин был потрясен премьерой и красотой балерины. Расхрабрился и утром следующего дня позвонил Майе. Тараторил отрепетированные комплименты, заикался пустыми словами и, выдохнув, перешел к главному: он готовит для Большого балет «Конек-Горбунок», пишет музыку, хореограф Александр Радунский ставит танцы. Но ему необходимо видеть пластику, нужно, знаете ли, ощутить музыку в теле танцовщицы. А что, если он, скажем, завтра придет в класс на занятия к Плисецкой, тихонько посидит, посмотрит, никому мешать не будет?.. Балерина, конечно, понимала, что дело не только в пластике и музыке. Согласилась сразу — жеманиться не любила. Но любила тонко соблазнять. И выбрала для этого свое недавнее приобретение — черный купальный костюм нейлон-эластик. В нем ежедневно занималась у станка.

Советские танцовщицы тогда обреченно репетировали в смешных трикотажных античных хитонах времен Мариуса Ивановича Петипа. В них было жарко, неудобно, они скрывали тело, и ошибки было сложно разглядеть в зеркале. Плисецкая мучилась до тех самых пор, пока к ней на Щепкинский не заявилась фарцовщица Клара с дорогими заморскими вещами, предложив между прочим примерить и закрытый черный купальник. Майя поняла, что это идеальный костюм для репетиций, и сразу же его купила, как всегда, втридорога. И конечно, знала, что он — très chic.