Дважды рождённый - Владимир Шарапановский

раскладушку в багажник, и поехали в домик. Туда, я надеюсь телефон вскоре проведут. Уж больно непростые жильцы там будут проживать, и связь будет необходима. А пока подъехали насколько возможно, и попросили водителя остановить не доезжая, а то потом не сможет отмыть машину. Прадед пошёл позвать наших, чтобы перенести кроватку и раскладушку, а я остался в машине. По таким дорожкам, я ещё быстро ходить не умею и не хотелось задерживать Всеволода Никитича.

Наши подтянулись быстро, и молодежь потащила кроватку, а мы с Верочкой потихоньку по обочине пошли к стройке. Да, видок этот, я уже наблюдал в прошлом году, но тогда тут не стояло несколько разгружающихся машин, и не было суетящихся вокруг них людей. Прямо великое переселение народов. Но, несмотря на это, строительные работы продолжались довольно споро и другие домики тоже скоро будут достроены. Дай бог, тогда можно будет облагородить и дорогу с дорожками и приняться за строительство общих объектов, а также завершить строительство стены окружающей посёлок. Пока тут ещё проходной двор, но надеюсь это временно, и охрана на КПП всё-таки бдит.

А вот и «Home, sweet home!»[146] Ну что же, глянем, чего добились все остальные, пока мы бездельничали в квартире? Как я и думал Виктор Петрович завез книжную стенку, мне это уже рассказывала Верочка, но интересно было посмотреть, как её разместили, ведь предварительный план составляли ещё в прошлом году. Ага, ясно её установили в зале, где ещё и поставили сервант с посудой, они правда не очень подходят друг к другу и надо будет присмотреть подходящий сервант, он всё же должен стоять в зале. Книги теперь стоят вполне свободно, а не так как раньше были приткнуты там, где нашлось место. Понятно, что Виктор Петрович отметил это обстоятельство и знал, что нужно подарить. А один книжный стеллаж наверно почти освободился, и его стоило бы занести наверх в мою лабораторию. Там надо будет держать множество книг про специальности, а бегать по лестницам я еще не мастак.

А соображают родичи, и, пройдя все комнаты, где они показывали, что успели расставить, я его не увидел. Чья-то светлая голова сразу определила его наверх в мансардный этаж.

Туда сегодня не полезу, надо обживаться в своей комнатке. И разобрав, установить кроватку. Взрослые, оказывается, прикупили пару кушеточек с большими поролоновыми матрасиками, и они удобно встали одна в моей комнате для прадедушки, а впоследствии и для меня. А одна в комнате у Верочки. Комнатки почти одинакового размера, и небольшие — чуть более 10 квадратных метров. У дедушки с бабушкой комната самая большая, если не считать зала, но в нем идет лестница на верхний этаж в мансарду. Пока не до верхних комнат, а там будет — большая кабинет, и моя лаборатория поменьше. И то, что стены к тому же являются и крышей, совершенно не меняет дела. Для тех задач вполне подходят. Потолок там тоже ниже, чем на первом этаже, но для меня это не критично и для моих задач вполне подходит. Вот когда начну головой задевать за потолок, тогда и озабочусь, а до этого ещё лет и лет.

А пока с прадедом устроились в комнате и установили мою кроватку. Кто-то может и скажет, что почти квадратная комнатка маловата, особенно если ещё установить один стеллаж для книг, но я тут балы давать не собираюсь. Стол у окна стоит, кушеточка у одной из стен и моя кроватка у другой. Тут со временем и стеллаж для книг установим. А больше и ничего особого не нужно в комнате, спартанская обстановка — самое то.

А вечером я любовался, как горит печка. Такая же до самого потолка и отделанная кафелем была только в домике детства в Виннице. Правда там она была между комнатами и в углу, но я с детства любил смотреть на живое пламя. А ведь и верно — «до бесконечности можно смотреть на горящий огонь, текущую воду, и как другие работают». Именно этим мы и занимаемся, сидя у печки, и беседуя с прадедушкой. Там в коридоре у стенки даже стояли парочка чурбачков, на которых мы удобно уселись и блаженствуем от тепла исходящего от печки. Это приходит с возрастом, когда кровь становится, не так горяча, и зимними вечерами хочется погреться у живого тепла.

А когда печка прогорела, и осталось несколько углей, закинули туда картошечки. И не то чтобы нас плохо накормили, а бабуля расстаралась и вечером вся семья хорошо и вкусно поела, а старшие выпили за новое обиталище и удачу в нём. Я же потребовал блюдце молока и поставил в коридоре в уголок, там же положил и несколько пряников для домовёнка.

Все посмотрели с любопытством, но не стали протестовать. Обычаи надо чтить, а ещё потребовал, у Верочки, чтобы завтра нашли какого-то блохастика, и запустили в дом. Он и будет тут хозяином. На этажах их мучить не дело, а тут ему будет раздолье. Только пока он маленький и вокруг стройка, нельзя будет его далеко отпускать от дома.

А печенная в золе картошечка это опять же из детства, когда с удовольствием её трескали, сидя у костра вечерами. А сколько страшных историй детворой пересказали друг другу там же вечерами. И печеная картошка, в каком-то смысле — квинтэссенция такого детского мироощущения, когда вся взрослая жизнь впереди, и ожидаются лишь светлые и чудесные дали. Вот и пытаюсь ухватить хоть за краешек — это ускользающее чудо. Вспомнилась детская песенка, как пели её, сидя у костра, Так что, и сам запел:

«Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка,

Низко бьём тебе челом-лом-лом.

Наша дальняя дорожка-рожка-рожка-рожка

Нам с тобою нипочём-чём-чём!

Ах, картошка, объеденье-денье-денье-денье -

Пионеров идеал-ал-ал!

Тот не знает наслажденья-денья-денья-денья,

Кто картошки не едал-дал-дал!»

Прадеду тоже понравилось почерневшими пальцами отколупывать подгоревшую корочку, и, подув, откусывать от еще горячей картофелины. У него, наверно, были свои воспоминания, но я не стал выспрашивать, чтобы не нарушить этого волшебства единения человека и живого огня.

Никакие батареи парового отопления не в силах дать подобное. Наверно потому и нагромождают себе камины на полкомнаты, чтобы почувствовать нечто схожее. А Штирлиц тоже пёк картошечку в праздник 23 февраля, вспомнилось мне вдруг, и я весело рассмеялся.

Эпилог

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя без жалости сорвет.

Николай Заболоцкий 1958