Пангея - Мария Голованивская

— Ну Пашечка, ну пожалуйста, — ласково просил женский голос за кадром, — ну поздравь меня так с днем рождения, чтобы мне потом было приятно смотреть это и пересматривать. Ну постарайся!

— Маргоша, — мялся мужчина в маленьком окошке телефона, — ну что за фигня, ё-моё. Актер я, что ли? Ну ладно, хрен с тобой, золотая рыбка. Будь всегда молодой, поняла меня, молодой, худой, сисястой. Будь сладкой моей поганочкой, с жопой такой, чтобы у мужиков вставало оглоблей, поняла меня?!

Произнеся все эти яростные пожелания, Пашечка, улыбаясь во весь рот, расстегнул ширинку на джинсах и показал член — внушительных размеров — камера наехала, взяла крупный план, захватив и пальцы рук, начавшие привычно ходить туда-сюда.

— Этот дроч я посвящаю тебе, Маргошка! — сказал Паша. — Будь здорова, как корова!

Телефон зазвонил.

— Это Паша, — сообщил телефон, — ну ты как там?

— Это не Маргарита. Я нашел ее телефон в кафе. Передайте Маргарите. Я готов отдать, подъезжайте. Я остановился в отеле «Националь», я могу оставить его на ресепшене.

— Что за черт?! — квакнул телефон и рассоединился.

Но кто такие были эти ведьмы, вышедшие из-под земли на свет божий и защебетавшие птичьими голосами? Кто были эти худышки и стройняшки, славные обладательницы двадцатисантиметровых каблуков и ботокса под кожей? Почему именно они повели корабль на рифы и куда отошел славный боевой капитан?

Никаких ответов на эти вопросы не существовало. Просто холод вытащил их на поверхность, а дальше они сцепили свои тоненькие белесые ручки и потянули друг друга на сальный запах денег, потянулись на эти улицы, к этим больным фонарям, к этим агонизирующим витринам, прилавкам, темным щелочкам банковских автоматов. Эти молодые ведьмы питались огнем неоновых вывесок и рекламных щитов, сладкой уличной пестрой требухой, они купались по ночам в подземных реках, плескались и барахтались в черной воде, забавляясь плавающими здесь же блескучими побрякушками.

Заглянули они и в кафешку на сквере, где сидел Конон-младший. Провели рукой по его волосам, отчего он поежился и заказал к латте еще сто граммов коньяка. Пощекотали под яйцами бармена, тут же запавшего на замужнюю официантку, и отвели от входа в соседнее кафе проверяющих безопасность усатых пожарников в красных шлемах, которые в эту метель, как и положено настоящим борцам с огнедышащей стихией, были особенно злобны. Чего же на самом деле было нужно этим похожим на гигантские зеленые водоросли феям зла?

Человеческих душонок на подарки сатане.

Душонок средней глубины для адского бульона на отходах от сатанинской стряпни.

Ходили за урожаем, тянулись цепкими лапками ко всему, что плохо лежит, и, заглянув в это самое заведение, конечно же, заприметили славного отпрыска золотоносной фамилии — и потянулись к нему рукой.

Конону-младшему только сегодня с утра померещилось, что все выглядит то ли непривычно, то ли ненадежно. Да, вчера на гулянке с нацболами он позволял себе лишнее, чтобы отвадить от себя их девок, напился в хлам до блевоты, но не может же похмелье длиться так долго? Вот старуха шла мимо и подмигнула ему. Ну ладно, у нее тик. А вот мужик какой-то взял и чуть не спихнул его под машину, у него что, тоже тик?

Теперь этот телефон.

Он набрал номер Павлика:

— Вы не так меня поняли, — начал было Конон, — я нашел телефон и готов его вернуть.

— Да пошел ты на хер, вернуть, — спокойно проговорил Павлик и отключился. — Психи сегодня просто достали, — продолжил он, уже выключив телефон. Минуту назад он открыл дверь запыхавшейся Маргарите, которая с ходу кинулась ему на шею.

— Ты чего телефоны разбрасываешь? Мужик звонил, вернет, наверное, за находку денег запросит. Но это законно, слышишь? Заплатишь ему!

С возвратом телефона явно что-то не складывалось. То у странного полосатого фургона с надписью «колбаса» возникала незапланированная встреча с каким-нибудь важным пангейским пузом — и все дороги перекрывали на полдня, оставляя Конона чертыхаться в многокилометровых пробках. То Рита увлекалась какой-то сущей ерундой, педикюром например, и отменяла их встречу, набрав для этого его номер на втором таком же беленьком телефончике с такой же золотой крышечкой.

Но в жизни Конона не складывалось не только это.

В тот день, когда он нашел в кафе телефон, он глупо ударился ногой о порожек в ванной. О чем-то задумался, засмотревшись сначала в зеркало на свое небритое сонное лицо, а потом на блики от большого другого зеркала, рассыпавшего их по теплому мраморному полу прихожей. Он запрыгал на одной ноге, осыпая порожек проклятиями, и тут, как водится, позвонила мама с вечно не нужными вопросами, обязательно ведущими в конце разговора к длинным и протяжным ее рыданиям.

— Да ты молодая еще совсем, — всякий раз напоминал ей Конон-младший, — и будут у тебя внуки, слышишь, я обещаю тебе! Ну мамочка, мамочка, ну перестань!

Софья Павловна страстно любила Конона-младшего и именно поэтому не хотела, чтобы отец оставлял ему львиную долю своего состояния. Что хорошего дадут ему деньги? Станет несчастным, чужим, отцова характера в нем нет, а без волчьей хватки сожрут, растерзают его на куски, и будет он человеком без настоящего и будущего, с одним лишь печальным прошлым, в котором простая формула: не смог, не оправдал. Другой их сын был совершенно потерян для нее, он рано женился на американской бесплодной адвокатессе и укатил на другой конец света заниматься сущей ерундой, торговать экзотикой — вазами да фигурками из черного дерева, которые совсем никому не нужны — он наторговывал на медный грош, полагая свою неуспешность аристократизмом, и от этого еще сильнее ненавидел родину, на которой зачем-то осталась его мать. Но раз она осталась здесь после смерти его отца, значит, не нужно, невозможно ненавидеть это «здесь», никому, никому этого нельзя! Зачем же он так бесит ее?!

А младший сын, увалень и книжный лентяй, всегда брал ее за душу своей кажущейся незащищенностью и нежной страстностью, которая встречается разве что у близоруких с детства мальчиков, изучавших жизнь по романам. И почему именно ему старик отписал все? Почему так обидел его брата? Неужели потому, что не верил ей, считал его не своим? Зачатым от кого-то еще? Смертельно обидно, но вышло все к лучшему. Старший сын не подал бы ни копейки, все промотал бы, а младшенький оказался с душой, и кто знает, может, еще и подарит внуков. Она, конечно, обижалась на него, что он «как бездомный, останавливается в отелях», не рассказывает ей настоящих причин своих приездов. Она изводила его вопросами, догадками, подозрениями, которые он еле терпел, как и ее дурацкие гостинцы. Их привозил ее шофер, каждый раз неуклюже извиняясь, что побеспокоит, опять вот привез от Софьи Палны пироги. «Мамины приветы» Конон передаривал горничным, чужим и своим секретаршам, случайным попутчикам, водителям, даже не разворачивая пакетов. Не от черствости, а от неумения как-то по-другому применить плоды материнской заботы. Но он ее любил и жалел, главным образом за то, что всю жизнь она прожила при его отце, мрачном и безрадостном человеке, напоминавшем ему, молодому лодырю, часовой механизм.