Офицер Красной Армии - Владимир Поселягин

После того как Шереметьев закончил, на него посыпались вопросы, на которые он отвечал в течение часа. Потом вспомнили про коньяк и после нескольких тостов добили три бутылки, остальные убрав до лучших времён.

Началась привычная служба в бригаде, поэтому Шереметьев не удивился приказу Бати и особиста написать подробный рапорт по этому рейду. Видимо, такие приказы получили все офицеры, но перед уходом Батя пригласил его к себе в кабинет и ещё раз попросил Шереметьева описать Фролова, морщась, как будто пытаясь что‑то вспомнить.

— Да обычный на вид парень, плотный такой. Молодой слишком, на мой взгляд. Всё купаться любит.

— И этот любит, – хлопнул по столу Батя. – Странно.

— Вы знаете Фролова?

— Встречался с одним старшим лейтенантом. Очень уж он на твоего знакомца похож. Может, ещё что необычного вспомнишь?

— Ну, ножи майор очень любит… – задумался капитан, не заметив, как вздрогнул полковник Филатов, с любовью и уважением получивший в бригаде прозвище Батя. – Ещё мне странным показалось, как он отреагировал на Григорьева, тот в стороне проходил, нас не видел. Майор, когда увидел его, встал как вкопанный, а потом мне показалось, старался не показываться ему на глаза. Но, может, мне это и привиделось.

— Дежурный! – крикнул комбриг дежурного офицера, и когда тот прошёл в кабинет, приказал срочно найти и привести в штаб старшего лейтенант Григорьева с его личным фотоальбомом, а Шереметьеву велел: – Посиди, подожди пока.

Через полчаса прибежал командир роты первого батальона, которая была придана на время Шереметьеву.

— Александр, – как к старому знакомому обратился комбриг к ротному, – ты когда в рейде участвовал, не видел майора Фролова?

— Нет, вблизи не видел, – покачал тот головой. – Он больше с командованием батальона общался. Да и то через порученцев. Издалека только, но там не разобрать было.

— Тебе в нём ничего странного не показалось?

— Ну, разве что фамилия, на моего знакомого старшего лейтенанта Фролова похожа. Да и воюет он так же. По слухам, он тоже зенитчик.

— Вот как, – погладил подбородок Батя и попросил: – Открой фотоальбом.

Когда фотоальбом был открыт, Батя попросил найти на большом снимке знакомое лицо. Капитан, не понимая, что от него хотят, склонился над старой газетной вырезкой.

— Вас тут нет… Ха, так вот же Фролов стоит! – ткнул он в снимок, где было изображение группы бойцов и командиров. Филатов и Григорьев склонились, разглядывая, на кого указал капитан, синхронно переглянулись и стали смотреть Шереметьева странными взглядами.

— Вы лжёте, товарищ капитан, – тихо сказал Григорьев.

— Грубо, но я соглашусь с ротным, – кивнул Батя. – Вы ошиблись. Вы не могли видеть этого человека.

— Но почему?! – удивился комбат и, ещё раз изучив снимок, более уверено сказал: – Он это!

— Герой Советского Союза, командир дивизиона ПВО–ПТО старший лейтенант Фролов, на которого вы указываете, – тихо сказал Батя, – погиб на наших глазах. Очередью с „мессера“ его разорвало пополам, и он умирал несколько минут. В этот же день в нашем присутствии он был похоронен на месте гибели. Именно поэтому мы с Александром считаем, что вы несколько… ошиблись.

— Я не знаю, кто у вас там и где погиб, но это снимок именно Фролова, под командованием которого мы с лейтенантом участвовали в деблокировании партизанского корпуса.

Потерев виски, комбриг устало сказал:

— Странна ситуация. Я попробую разузнать через своих знакомых, но всё же считаю, что вы ошиблись. Вы оба свободны, можете идти… Александр, оставь альбом.

После этого Шереметьева закрутила рутина службы, боёв и потерь, и он подзабыл об этом разговоре, но о нём не забыли полковник Филатов и старший лейтенант Григорьев.

Уйдя на глубину, я достиг илистого дна и, играючи зачерпнув ила, расплывавшегося от движения в руке, поплыл наверх, медленно работая ногами.

Вынырнув, я дал течению реки смыть у меня остатки ила с ладони и, перевернувшись на спину, поплыл к берегу, где пяток бойцов хозвзвода стирали гимнастёрки и бельё. Сегодня у нас был банно–прачечный день. Мангруппа отдыхала третий день.

На мостках меня ждал Омельченко. Сидя на корточках, он дотянулся до воды и, побрызгав на лицо, вытер его рукавом.

— Вода ледяная, как ты в ней купаться можешь? – спросил он, наблюдая, как я выбираюсь на берег, балансируя на скользком дне.

— Дело привычки, – хмыкнул я и, стянув кальсоны, выжал их, после чего снова надел. На теле высохнут.

— Титов на связь вышел, – сказал Омельченко и, покосившись на бойцов на соседних мостках, предложил пройтись.

Я шёл по лесной тропинке босиком в одних кальсонах, только полотенце на шее, даже оружия не было. Мне хватало Борисова, вооруженного до зубов, что следовал позади, охраняя нас.

— Так что там Титов? – вытирая полотенцем мокрое лицо, вода стекала с волос, спросил я.

— Они на подходе. Ещё семьдесят километров, и линия фронта. Генштаб решает, где лучше нанести совместный удар с двух сторон, чтобы прорвать фронт. Думаю, это будет послезавтра утром.

— Поздно, – прокомментировал я. – Немцы ведь тоже не дураки, и такую массу войск от них не скроешь. Тем более они знают, что Титов вырвался из окружения и идёт к фронту. Я бы на их месте оставлял на их пути небольшие подразделения с пулемётно–пушечным вооружением, чтобы наносить им потери в живой силе и технике, и бросая всё отходить, пока наши не снесут такой заслон. Им нужно выиграть время, чтобы перебросить резервы, и это, на мой взгляд, единственное на данный момент решение. Авиация тут такой роли не играет, тем более поддержка с воздуха у партизанского корпуса должна быть колоссальной.

Омельченко несколько секунд молчал, медленно шагая рядом и задумчиво глядя себе под ноги. Когда мы пропустили десяток полуголых парней, кажется, из зенитчиков, бежавших к речке, подполковник очнулся и сказал:

— Знаешь, я уже не удивляюсь. Ты описал практически всё, что происходит с корпусом Титова за последние сутки. Их колонны постоянно обстреливают из засады и вынуждают снижать скорость. Штаб фронта уже посоветовал им, как противодействовать подобным атакам, но хотелось бы выслушать твоё решение.

— Разведка, – пожал я печами. – Разведка по всему маршруту следования колонн, включая проверку обочин и всех возможных мест для засад. За ними должны идти миномётно–пушечные отряды и накрывать места засад сосредоточенным огнём. Только скорость от этого всё равно замедлится.

— Да, именно это и было предложено штабом фронта. Потери заметно снизились, теперь их несут уже немцы, но ты прав, корпус если не встал, то его продвижение заметно снизилось. Титов предложил бросить на борьбу с этими отрядами нашу мангруппу.

— Титов идиот, нас сожгут после второго–третьего боя, как только выследят. Наши малые потери обуславливаются только тем, что мы работаем по режиму ударил–убежал. Застрянем – уничтожат. Но генерал вынужденный идиот. Видимо, хорошо его прижало, раз он озвучил подобную глупость. Наверняка штаб в приказе идти к фронту не ограничился этими словами, а подробно описали, где и как им идти. Вот генерал, военный человек, и вынужден выполнять приказы, не смея сделать шаг в сторону и обойти засады. Нам ещё повезло, а ему там ой как туго приходится.