Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Кстати, вы слышали о театре? — спросила Октавия, лишь бы что-то сказать.

Витрувий кивнул и негромко ответил:

— Да, Цезарь одобрил помощь Селены. Интересно увидеть, что она придумает.

Мы снова умолкли. У меня уже начинали слипаться веки, когда в дверном проеме возникла какая-то тень.

— Веррий! — воскликнула Галлия и бросилась мужу на шею, но тут же отстранилась, ища на лице следы побоев.

— Его недолго держали, — успокоил ее Юба. — Солдаты провели обыск и ничего не нашли.

— Разумеется! — резко бросила Галлия и с нежностью обратилась к мужу: — Ты не пострадал?

— Нет. Юба вовремя появился, меня даже не заковали в кандалы.

По ее щекам опять побежали слезы.

— Спасибо…

— Значит, вы ничего не обнаружили, — гневно вмешалась Октавия. — Ни здесь, ни в школе, ни у учителя Веррия.

Нумидиец твердо взглянул на нее.

— Я выполнял приказание.

— И что же тебе приказали сделать дальше?

— Сообщить вам, что Октавиан отрекается от должности консула.

27–26 гг. до н. э.

На следующий день в Риме не осталось ни одного человека, кто бы не слышал новости. Люди тысячами потянулись к Сенату, где Октавиан обещал сложить полномочия и навеки отречься от должности. Внешний двор был оцеплен солдатами. Мужчины зловеще хмурились, некоторые женщины били себя в грудь. Мы остановились у открытых дверей, где для нас специально расчистили место, и я услышала, как Октавия говорит:

— Пропустите же!

Появился Витрувий с каким-то юношей. На миг я похолодела: не новый ли это ученик?

— Александр, Селена, знакомьтесь: мой сын Луций.

Молодой человек ослепительно улыбнулся мне. Он был ниже моего брата, однако, подобно Цезарю, носил золотые сандалии с каблуками.

— Значит, вот кто взвалил на себя мой крест, — с благодарностью произнес Луций после того, как надолго припал губами к моей протянутой ладони. — Если бы не ты, меня приковали бы к чертежам и бочкам с известкой.

Я рассмеялась.

— О, это очень приятный крест.

— Что ж, теперь наши строители будут работать еще усерднее, с такой-то прекрасной надсмотрщицей.

Услышав столь откровенную лесть, Марцелл рассмеялся. Луций повернулся к моему брату.

— Александр…

Племянник Цезаря перебил его, указывая через открытые двери Сената:

— Вон он! Поднялся на подиум!

Октавиан облачился сегодня в простую белую тогу без всяких знаков отличия. По бокам от него стояли Агриппа и Юба, за спиной — преторианская стража. Все вокруг замолчали, и лишь Александр с Луцием принялись перешептываться.

Я спросила у Юлии, не мятежник ли вынудил ее отца пойти на такое. Девушка рассмеялась.

— Разве папа хоть что-нибудь сделает, не обдумав заранее? Нет, наверняка он решился на это много месяцев, а то и лет назад.

— По-твоему, Цезарь не собирается складывать полномочия?

Юлия устало взглянула на меня и с рассчитанным цинизмом произнесла:

— Не собирается. Раз он так поступает — значит, намерен упрочить свою власть.

Я не понимала, как отказ от должности может сделать Октавиана еще могущественнее, чем теперь. Но стоило ему открыть рот, как сенаторы подняли шум. Они кричали, напоминая о гражданских войнах, раздиравших Рим до его прихода к власти, и предвещая новые бедствия в случае ухода. Мужчины потрясали в воздухе кулаками, бранясь, точно моряки из Остии. Октавиан поднял руки, и все умолкло.

— Настало время, — возвестил он, — оставить бразды правления и вернуть гражданам Рима Республику.

— Он говорит не то, что думает! — воскликнул Марцелл.

Октавия беспокойно накручивала на пальцы завязки пояса. Ливия улыбалась, и у меня в голове мелькнуло: «Это правда. Он говорит не то, что думает».

— Полагаю, все помнят моего отчима, Гая Юлия Цезаря, стоявшего здесь перед вами всего лишь семнадцать лет назад в пурпурных имперских одеждах, увенчанного лавровым венком. Видите, я пришел сюда без этих цезарских украшений. Я всего лишь скромный слуга, зато хорошо помню историю.

— Тогда не забудь гражданские войны! — выкрикнул кто-то.

— О да, — согласился Октавиан. И резко прибавил: — Но я также помню, как зарезали моего отца за попытку построить империю.

Поднялся ужасный гвалт. Юноша у дверей передал услышанные слова собравшимся во дворе, и снаружи началось такое же столпотворение, что и внутри.

Октавиан воздел руки, и снова сенаторы замолчали.

— Я сделал для Рима все, что мог, — продолжал он, — а теперь совершенно складываю с себя полномочия. Почтенные сенаторы, я возвращаю вам военную власть, законы, провинции. Свободно распоряжайтесь не только теми землями, которые были доверены мне, но и теми, что я завоевал для вас.

Сенека в отчаянии вскочил с места.

— Это неприемлемо! — воскликнул он. — Ты сражался с Антонием, ты сокрушил Египетское царство, ты перестроил наш город, нанял военных, чтобы охраняли порядок на наших небезопасных холмах. Ты принял царство и превратил в империю. Мы не позволим тебе отказаться!

Витрувий шепнул Октавии:

— Он что, подкуплен?

Та покачала головой.

— Понятия не имею.

— Сенеке не нужно платить! — рявкнула Ливия. — Сенаторы не желают новых гражданских войн. Без моего мужа кланы вновь начнут воевать и растерзают друг друга, словно дикие волки.

— Давайте голосовать! — крикнул кто-то.

Поднялся гул одобрения.

Цезарь смиренно развел руками.

— Ладно, решайте сами, уходить мне или нет.

Тогда Сенека обратился к присутствующим:

— Сегодня в наших руках — судьба Рима. Здесь нет никого, кто не знал бы, как много сделал Октавиан для этого города, для империи, для всех нас! Хотите вернуться к Республике? К гражданским войнам? — предостерег он. — Перед нами не просто второй Юлий Цезарь, тут совершенно иное. Мы можем поделить власть, впервые в истории можем создать совместное правление. Давайте же обозначим это различие, эти победы, эти жертвы во имя лучшего Рима, новым именем. Мое предложение — Гай Октавиан… Август.

Сенаторы одобрительно загудели. Все или почти все вскочили на ноги. Стоя на возвышении, Октавиан смиренно склонил голову.

Ливия закатила глаза и прошептала:

— Все-таки он это сделал. Стал императором.

Сенаторы опустились на скамейки, один Сенека остался стоять.