Опасные забавы - Джулия Гарвуд

Какой цвет предпочесть? Пожалуй, девственно белый. В этом есть элемент извращенности, это ему понравится. Впрочем, ему нравится все, что бы она ни задумала.

Джилли облекла в белый прозрачный шелк свое тело, которое любила и ценила превыше всего на свете, и нанесла на губы толстый слой алой помады. Мужчины любят полные красные губы — это их заводит.

Как они рвутся к ней! Пусть рвутся. Это всегда пригодится.

Кэрри сообщили, что она находится в состоянии глубокого шока, и, хотя самой ей так не казалось, спорить она не стала, тем более что в самом деле заметила за собой некоторые странности.

Например, когда ее поднимали из расселины в постромках вроде парашютных, она рыдала взахлеб и бормотала бессвязно, как в горячечном бреду. То есть она вполне сознавала, что именно хочет сказать, но язык отказывался формировать слова.

Но чтобы шок? Шок — это уж слишком. Врачи! Им бы только выдумать хлесткий диагноз! Подумаешь, бессвязная болтовня! Главное, с головой все в порядке, а за это она могла поручиться.

Пока Кэрри несли на носилках к санитарной машине и пристраивали там бок о бок с бесчувственной Сарой, глаза слепило от вспышек — журналистская братия не заставила себя долго ждать. Попытки подняться ни к чему ни привели, и в конце концов до Кэрри дошло, что ее пристегнули к откидной койке. Выпростать удалось только руку, и она воспользовалась этим, чтобы вцепиться в свисающую кисть подруги по несчастью.

Впрочем, Сара вскоре очнулась от боли — ее ногой занялись прямо на ходу.

— Я смогу ходить? — было первое, что сорвалось с ее обветренных губ.

Потом она повторяла этот вопрос снова и снова, как заклинание, и хотя врачи наперебой уверяли, что все будет в порядке, остановиться не могла, пока не получила инъекцию сильного успокоительного. Почти сразу веки ее опустились, рука обмякла в руке Кэрри.

На ходу можно было разве что наложить шину. Саре померили давление и пульс, нашли их удовлетворительными и повернулись к Кэрри.

— Он убьет ее, убьет Эвери! Надо ему как-то помешать! Слышите, что я говорю? Он ее… он ее…

На этом Кэрри отключилась. Долгая бессонная ночь, голод и страх окончательно подорвали и без того ослабленный организм.

Она открыла глаза уже в больнице, на чистых простынях, и первым, что испытала, была боль. Болели все мышцы, словно кто-то на совесть измолотил ее палкой.

В голове стоял туман, мысли двигались вяло, с натугой. Что-то надо предпринять… насчет чего? Ах да, Эвери! Боже милостивый, надо помочь Эвери, пока не поздно!

Не без усилия приподняв голову, Кэрри обнаружила шнур с кнопкой вызова, прихваченный к краю простыни. Она потянулась к нему и вскрикнула от боли в сломанной руке, только теперь ощутив на ней тяжесть гипса.

Почему гипс?

Проклятая расселина, в которую они сверзились в темноте! Помнится, она летела вниз головой и инстинктивно вытянула руки, чтобы не размозжить череп о камень. Запястье потом разболелось, но как-то думалось, что это простой ушиб — ведь боль от перелома не в пример острее? Потом она и вовсе притупилась, по мере того как тело немело от холода.

Как же вышло, что она не расшиблась сильнее? Потому что свалилась на Сару! Сара кричала что-то о разбитом колене… и она не задумываясь зажала ей рот, чтобы заглушить крики, из страха, что Монк появится в любой момент и добьет их обеих.

Интересно, как там Сара?

В коридоре слышались голоса, все мужские. Кэрри же никак не могла дотянуться до кнопки вызова. Тогда она решила привлечь внимание криком. К счастью, дверь отворилась, вошел молодой человек в белом халате, с медицинской картой в руке — доктор Бриджпорт, судя по табличке. Вид у него был такой, словно он не спал всю ночь, и даже не одну. Кэрри это не понравилось. Еще больше ее смутили руки — громадные, как лопаты, точно их по ошибке приделали к чужому телу.

— Вы мой лечащий врач? — осведомилась она с подозрением.

— Я невропатолог и только что просмотрел ваши рентгеновские снимки и результат томографии.

— Не помню ничего подобного!

— Тем не менее вы прошли оба обследования. Обнаружено небольшое сотрясение мозга, поэтому я намерен подержать вас тут… скажем, сутки, для гарантии. Томография ничего страшного не показала.

— А что с рукой?

— Перелом.

— Ах да, верно…

— Терапевт заглянет к вам при первой же возможности, — сказал доктор Бриджпорт, не отрываясь от карты, в которой что-то лихорадочно записывал, — а пока, к моему большому сожалению, я вынужден впустить сюда пару сотрудников ФБР — не слишком высокого ранга, но весьма и весьма рьяных. Их там собралось значительно больше, но впущены будут только двое, да и то если вы согласны.

— Нельзя ли для начала пару таблеток от головной боли?

— Со временем.

Кэрри отлично знала, что это значит. Когда Эвери в детстве хотела того, что ей не полагалось, она получала в ответ именно эту фразу. Надо признать, это отлично срабатывало, но не думают же они, что сработает и со взрослым?

— Я требую!

— Миссис Сальветти, при сотрясении мозга, даже незначительном, не рекомендуется…

— Ох, ради Бога! Нет так нет. Скажите хотя бы, что с моей подругой, судьей Коллинз. Ее привезли в той же машине, с раздробленным коленом. — Судью Коллинз сейчас оперируют.

В дверь постучали, негромко, но настойчиво. Доктор закрыл карту и одарил Кэрри ободряющей улыбкой.

— Вам бы сейчас отдыхать и отдыхать! — заметил он с сожалением, потом махнул рукой и отворил дверь, впустив в палату двоих в черном. — Десять минут и ни минутой больше! Эта женщина нуждается в отдыхе.

Пара прошла в палату строевым шагом, как на параде — руки по швам, головы вскинуты. Они были очень похожи, все различие состояло в выборе галстука: у одного он был в полоску, у другого в клетку. Один был агент Хиллман, имя другого тотчас улетучилось у Кэрри из памяти (то ли потому, что не он был здесь главный, то ли потому, что представился очень невнятно). Хиллман ей, в общем, понравился. Его резкая, авторитетная манера и острый взгляд действовали ободряюще. Было совершенно ясно, что от такого не ускользнет даже самая мельчайшая деталь.

Агенте невнятным именем подготовил все для интервью, то есть поднял верх кровати, чтобы Кэрри было удобнее общаться, и принес ей воды, чтобы могла в любую минуту смочить горло. Пока Хиллман вел дознание, он парил поблизости, явно на подхвате.

Разумеется, беседа продлилась дольше, чем хотелось бы доктору. С помощью ряда наводящих вопросов Хиллман составил картину бегства из обреченного дома. Когда Кэрри умолкала, чтобы собраться с мыслями, он терпеливо ждал, не пытаясь понукать ее. Хочешь не хочешь, а пришлось подстроиться, хотя Кэрри надеялась выложить все одним духом и, в свою очередь, забросать его вопросами.