Икона - Фредерик Форсайт

Алексий нахмурился. Безусловно, этот человек не похож на маньяка, и у него хватило бы времени убить его. Где же этот Максим со своим кофе?

— Очень хорошо. Что же вы принесли мне?

Монк запустил руку под рясу и, вынув две тонкие папки, положил их на стол. Патриарх посмотрел на переплёт — один серый, второй чёрный.

— Что в них?

— Первой следует читать серую. Это отчёт, который доказывает, не оставляя ни малейших сомнений, что чёрная папка не фальшивка, не шутка, не розыгрыш, не обман.

— А чёрная?

— Это тайный пличный манифест некоего Игоря Алексеевича Комарова, который, видимо, скоро станет Президентом России.

В дверь постучали. Вошёл отец Максим с подносом, кофе, чашками и печеньем. Каминные часы пробили двенадцать

— Опоздал, — вздохнул патриарх. — Максим, ты лишил меня моего печенья.

— Виноват, сожалею, ваше святейшество. Кофе… мне пришлось намолоть свежего… я…

— Я пошутил, Максим. — Он взглянул на Монка. Человек выглядел крепким и здоровым. Если он собирается совершить убийство, он мог бы, вероятно, убить обоих. — Иди спать. Максим. Пошли тебе Бог хорошего отдыха.

Слуга, шаркая, направился к двери.

— Ну, — сказал патриарх, — что же говорит нам манифест господина Комарова?

Отец Максим закрыл за собой дверь, надеясь, что никто не заметил, как он вздрогнул при упоминании Комарова. В коридоре он посмотрел по сторонам. Секретарь уже в постели, богомольные сестры теперь долго не появятся, казак сидит внизу. Отец Максим опустился на колени около двери и приложил ухо к замочной скважине.

Сначала, как его и попросили, Алексий Второй читал отчёт. Монк неторопливо пил кофе. Наконец патриарх закончил.

— Впечатляющая история. Зачем он это сделал?

— Старик?

— Да.

— Этого мы никогда не узнаем. Как вы видите, он умер. Убит, без сомнения. Заключение профессора Кузьмина утверждает это.

— Несчастный. Я помяну его в своих молитвах.

— Мы можем предположить, что он увидел на этих страницах нечто настолько взволновавшее его, что он рискнул, а потом и жизнь отдал за то, чтобы раскрыть тайные намерения Игоря Комарова. А теперь не прочтёт ли ваше святейшество «Чёрный манифест»?

Через час Патриарх Московский и Всея Руси оторвался от чтения и, подняв глаза, смотрел куда-то поверх головы Монка.

— Он не может действительно так думать, — сказал он наконец. — Он не может иметь такие намерения. Это — от лукавого. Россия на пороге третьего тысячелетия. Мы вне таких вещей.

— Как Божий человек вы должны верить в силы зла, ваше святейшество.

— Конечно.

— И в то, что иногда эти силы принимают человеческий облик. Гитлер, Сталин…

— Вы христианин, мистер…

— Монк. Полагаю, да. Правда, плохой.

— А разве не все мы такие? Недостойные. Но тогда вам известна христианская точка зрения на зло. Вам нет нужды спрашивать.

— Ваше святейшество, кроме глав, касающихся евреев, чеченцев и других этнических меньшинств, эти планы отбросят вашу святую Церковь в средневековье — или как послушное орудие и соучастника, или как жертву фашистского государства, такого же безбожного, как и коммунистическое.

— Если все это правда.

— Это правда. За людьми не охотятся и их не убивают из-за фальшивки. Реакция полковника Гришина не была бы такой быстрой, если бы документ не исчез со стола секретаря Акопова. Они бы просто не знали о фальшивке. А они за несколько часов узнали об исчезновении чего-то очень ценного и важного.

— А зачем вы пришли ко мне, мистер Монк?

— За ответом. Будет ли Русская Православная Церковь выступать против этого человека?

— Я буду молиться. И да направит меня Господь…

— А если ответить надо не патриарху, а христианину, человеку и русскому? У вас нет выбора. Что тогда?

— Тогда у меня не будет выбора. Но как бороться против него? Считается, что результат президентских выборов в январе предрешён.

Монк встал, взяв обе папки, засунул их под рясу. Протянув руку за шапкой, он сказал:

— Ваше святейшество, скоро придёт человек, тоже с Запада. Вот его имя. Пожалуйста, примите его. Он скажет, что можно сделать.

Он протянул маленькую ламинированную карточку.

— Вам нужна машина? — спросил Алексий.

— Нет, спасибо. Я пойду пешком.

— Да хранит вас Бог.

Монк вышел, оставив глубоко взволнованного патриарха стоящим рядом с иконой Рублёва. Когда Монк подошёл к двери, ему показалось, что он слышит чьи-то торопливые шаги по ковру в коридоре, но, открыв дверь, никого там не увидел. Внизу его встретил казак и проводил до выхода. Дул резкий ветер. Монк плотнее натянул свою скуфью, наклонился навстречу ветру и зашагал обратно к «Метрополю».

Солнце ещё не взошло, когда толстенькая фигура выскользнула из дома патриарха и, поспешно пройдя по улицам, вошла в вестибюль «России». Хотя под тёмным пальто у него был спрятан сотовый телефон, он знал, что звонки из телефонов-автоматов более надёжны.

Человек, ответивший ему в особняке около Кисельного бульвара, оказался одним из ночных охранников, но он согласился передать то, о чём его просили.

— Скажите полковнику, что меня зовут отец Максим Климовский. Понятно? Да, Климовский. Скажите ему, я работаю в личной резиденции патриарха. Мне нужно поговорить с полковником. Срочно. Я перезвоню по этому телефону в десять, сегодня утром.

В назначенный час его соединили с полковником. Голос на другом конце звучал тихо, но властно:

— Да, батюшка, это полковник Гришин.

В телефонной кабине священник сжал в мокрой ладони трубку, капли пота выступили на лбу.

— Послушайте, полковник, вы меня не знаете. Но я преданный поклонник господина Комарова. Прошлой ночью к патриарху приходил человек. Он принёс документы. Один из них он называл «Черным манифестом»… Алло! Алло! Вы слушаете?

— Дорогой отец Климовский, я думаю, нам надо встретиться, — сказал голос.

В дальнем юго-восточном углу Старой площади есть Славянская площадь, на которой стоит одна из самых маленьких, самых древних и самых красивых московских церквей. Церковь Всех Святых на Кулишках первоначально была построена из дерева в тринадцатом веке, когда столица Руси состояла из Кремля и нескольких прилегающих к нему участков. После пожара в конце шестнадцатого — начале семнадцатого века её восстановили вновь в камне, и она оставалась действующей до 1918 года.

Москва тогда славилась как город «сорока сороков», потому что церквей в ней было более четырёхсот. Коммунисты закрыли девяносто процентов из них и разрушили три четверти. Среди тех, что оставались заброшенными, но целыми, была и церковь Всех Святых на Кулишках.