Чужая луна - Игорь Болгарин

— Да-да, все это хорошо! — нетерпеливо сказал Кутепов. Он знал медлительность Витковского, его манеру даже о самом пустячном деле докладывать тщательно, оснащая свой рассказ массой ненужных подробностей. — Но в чем суть ваших сомнений?

— Подпоручик Акатьев, имеющий наклонности к рисованию, обратился ко мне с предложением установить на кладбище памятник, дабы увековечить память всех почивших на этой чужой земле россиян, — Витковский развернул перед Кутеповым лист ватмана. — Вот его проект. Взгляните, Александр Павлович. Лично мне эта задумка очень по душе.

Кутепов долго рассматривал нарисованный на бумаге остроконечный каменный холм.

— Что сие означает? Что вас так привлекает в этом рисунке? — холодно спросил Кутепов.

— Мысль, Александр Павлович. Сия горка — некое подобие скифского кургана. Такие рукотворные курганы они воздвигали на местах великих битв, под которыми погребены воины. Ведь если взглянуть на нашу историю ретроспективно, то она восходит к самым древним нашим предкам — воинственным хлеборобам-скифам. И здесь, на земле, где мы сейчас находимся, тоже полегло немало наших пращуров, в том числе и недавние наши предки — казаки-запорожцы, умершие в турецком плену, и славяне, с боями пробивавшие себе путь «из варяг в греки».

— Ну, допустим, что вы с подпоручиком Акатьевым меня убедили. И как это будет осуществлено практически?

— Подпоручик предлагает воскресить обычай седой старины, когда каждый выживший в кровавой сече воин приносил в своем шлеме землю на могилу своих павших товарищей. И вырастал высокий курган. Так же предлагается поступить и в нашем случае. Пусть каждый воин принесет сюда хоть один камень, и здесь поднимется каменный холм. Он будет виден всем, кто будет проплывать по проливу.

Кутепов стал снова рассматривать рисунок и, как всегда, в минуты раздумья барабанил пальцами по столу.

— Груда камней. И все?.. Чего-то здесь еще недостает, чтобы это стало памятником. Какой-то мелочи, детали.

— У нас тоже возникло подобное ощущение, — сказал Витковский.

— «У нас» — это у кого?

— Прежде чем посоветоваться с вами, я этот рисунок показал кое-кому из генералов. Одобряют. А генерал Туркул тоже сказал, что замысел хороший, но бедновато выглядит. Он предложил вмуровать в этот курган большую мраморную доску, на которой поместить соответствующую надпись. Причем на нескольких языках — родных языках тех воинов, которые здесь погребены. На турецком, французском, греческом и, конечно, русском.

— Ну, вот! Это уже ближе к желаемому, — согласился Кутепов. — Надпись-то придумали?

— Вчерне. Набросок, — Витковский извлек из кармана мундира вчетверо сложенный листок, развернул его: — Тоже генерал Туркул предложил.

— Знаю, балуется пером. Даже что-то читал. Не граф Толстой, но все же… Читайте!

— «Упокой, Господи, души усопших! Первый корпус Русской Армии своим братьям — воинам в борьбе за Честь Родины, нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–1921 годах».

— Это все?

— А что можно еще сказать? — смутился Витковский.

— Но вы ведь сами только что мне рассказывали о наших славных предках — запорожских казаках. Надобно бы и их помянуть.

— Надпись не окончательная. Мы над нею еще подумаем, — пообещал Витковский и, что-то дописав на листке, вновь положил его в карман мундира.

На следующий день хоронили поручика Савицкого. Гроб везли на лафете, в который были впряжены две небольшие гнедые лошадки, выменянные хозяйственниками у местных крестьян в окрестных селах. Сопровождал процессию духовой оркестр. После отпевания и завершения похорон протоиерей Миляновский оповестил всех, кто присутствовал на похоронах, о сооружении на кладбище памятника, и попросил каждого галлиполийца принести сюда, в обозначенное место, хотя бы по одному камню.

Несколько находчивых солдат насобирали тут же, за оградой кладбища камни и, пока еще протоиерей не ушел в свою палатку, принесли их и высыпали прямо в самом центре отведенного участка.

— С почином вас, братья! — сказал протоиерей и, осенив крестным знамением первые камни будущего памятника, добавил: — Пусть оставленный нами здесь, у берегов Дарданелл, памятный холм на долгие годы, может быть, на века, напоминает всем, посетившим эту скорбную юдоль, о почивших здесь русских героях.

Первыми в эту ночь, как намечалось еще несколько дней назад, до похорон Савицкого, подняли по тревоге александровцев. Почти голые курсанты грешными ангелами выскакивали из палаток и, придерживая в охапке свою одежду, мчались к тускло освещенному карбидными лампами плацу. Ухитрялись виртуозно, на ходу, одеваться. Сапоги натягивали уже в строю.

Но когда на плац вышел начальник училища генерал-майор Курбатов, почти все курсанты уже четко выстроились и «ели глазами» начальство.

Курбатов неторопливо вынул из кармана мундира часы и, поглядывая на секундную стрелку, давал время последним полусонным курсантам добежать до строя и одновременно привести себя в порядок. Лишь после этого коротко сказал:

— Благодарю. Успели.

Внезапно на плац въехали несколько всадников во французской форме. В неверном холодном карбидном свете Курбатов рассмотрел гостей. Это был комендант Галлиполийского гарнизона подполковник Томассен, его переводчик и два сопровождающих их темнолицых зуава. Французы спешились и стали удивленно рассматривать выстроившихся на плацу курсантов.

Видимо, кто-то уже успел сообщить Кутепову о нежданных гостях, потому что почти сразу же за ними на плацу появились Кутепов, Витковский и еще несколько штабных офицеров, в том числе и переводчик командующего корпусом полковник Комаров.

После того как они поздоровались, подполковник Томассен недружественным тоном спросил:

— Нельзя ли узнать, что здесь происходит?

— А что вас интересует? — удивленно посмотрел на Томассена Кутепов.

— Мне доложили, у вас здесь какой-то шум, голоса. В городе тоже заметили каких-то солдат. Я подумал, у вас что-то случилось.

— Подполковник, вы не первый год в армии и, вероятно, знаете, что для поддержания дисциплины и боеспособности армии в ней иногда даже ночью проводятся учения, боевые тревоги, смотры. Вот такой ночной смотр мы и проводим сегодня.

— Во-первых, вы были обязаны известить об этом коменданта города, то есть меня.

— Ну, а во-вторых?

— Я вас уже информировал о том, что мое руководство не считает вас больше армией. И, стало быть, вы не имеете права без моего разрешения проводить на территории вверенного мне гарнизона какие бы то ни было учения или смотры, — все так же жестко произнес Томассен.

— Я тоже могу повторить то, что уже однажды вам сказал. Что думает ваше командование о моей деятельности как командующего корпусом, меня мало интересует. Я подчиняюсь своему командованию. Генерал Врангель считает, что наша армия, как и любая другая, должна находиться в постоянной боевой готовности. Для этого я и провожу сегодня ночной смотр.