Тьма - Алексей Атеев

– Здравствуй, Миша, – произнесла Людмила Сергеевна.

Плацекин молча кивнул.

Тут супруга хотела сообщить, как она благодарна мужу за разрешение всех ее проблем, сказать, что он поступил именно так, как и нужно было поступить, и вообще, броситься ему на шею и облобызать на радостях, однако, увидев лицо Плацекина, воздержалась от столь бурных проявлений собственных чувств. Вместо этого она промолвила:

– Ты свободен, Миша.

Плацекин поднялся и, не глядя на Людмилу Сергевну, молча проследовал к выходу из камеры.

– Дашка куда-то пропала, – произнесла ему в спину супруга. – Найди ее, пожалуйста.

– Постараюсь, – безучастно произнес майор.

Разобравшись, как она посчитала, с самыми первоочередными делами, Людмила Сергевна отправилась на службу, где занялась текучкой. Первым делом она позвонила начальнику тюрьмы, подполковнику Пантелееву, горячо поблагодарила его за помощь и сообщила, что его молодцы выполнили свой долг, и теперь надобность в их помощи отпала.

– Я слышал, там у тебя какое-то убийство произошло? – спросил Зубная щетка.

– Было дело, – словно речь шла о чем-то вполне обычном, отозвалась Людмила Сергеевна. – Уничтожили именно того самого негодяя, который и мутил воду в Верхнеоральске. Муж мой, своими руками, и уничтожил. Пристрелил как собаку.

– Он сделал это в целях самообороны? – осторожно поинтересовался подполковник, хотя ему уже доложили об обстоятельствах происшествия.

– Ну, конечно! – воскликнула Людмила Сергеевна. – Этот мерзавец чуть-чуть не опередил его.

– Вот и хорошо, – миролюбиво заключил Зубная щетка. – Я очень рад, что все так благополучно закончилось. Надеюсь на благодарность, – произнес он интимным тоном.

– И она очень скоро последует, – с придыханием произнесла Людмила Сергеевна, а сама подумала: «Вот хрен тебе, старый козел!». На этой лирической ноте разговор закончился.

Примерно через час Людмиле Сергеевне доложили: пришли Толик Картошкин, его мать и еще другие люди и просят, чтобы им отдали тело убитого Александрова для погребения. Она не возражала.

Иисус сказал: горе той плоти, которая зависит от души; горе той душе, которая зависит от плоти.

Евангелие от Фомы (116)

– Сегодня же и схороним, – толковала мамаша, идя рядом с тачкой, на которой лежал труп Шурика. Тащили тачку Картошкин и Иван. По бокам понуро шагали близнецы. – А чего тянуть? Время жаркое. Разбарабанит, так и в гроб не влезет. Да, кстати, и гроб у нас имеется, и могила… От Тольки которая осталась. Саван только нужен. Не хоронить же его в этой дерюге, – она кивнула на джинсовый костюм. – Есть у меня хороший кусок белой ткани. Шелк, можно сказать. Давно лежит. Все случая подходящего ждет. Вот и дождался. Сейчас домой придем, мигом смечу. А тряпки его заскорузлые в печь отправить нужно.

Неимоверно палило солнце. На улицах людей почти не встречалось, а те, что попадались, старались не смотреть на скорбную процессию, отворачивались или делали вид, будто ничего не замечают. Тачка наехала на камень, рука мертвеца откинулась набок и повисла в воздухе. Мамаша поспешно водворила ее на место.

– Беспокойный какой, – укоризненно произнесла она. – Лежи уж…

Когда добрались до дома и уложили тело на стоявший во дворе стол, на котором еще утром проходила трапеза, мамаша заявила:

– Первым делом обмыть нужно. Давайте ребята, разденьте его. Да не бойтесь, смелее.

Однако бывшие соратники топтались около тела, не решаясь до него дотронуться. Тогда мамаша, скомандовав, чтобы принесли два ведра воды, взялась за дело сама. Она сноровисто стянула джинсы, куртку, майку, и на мертвеце остались только ситцевые трусы. Все столпились возле трупа. Тело Шурика было молочно-белым, только на шее и кистях рук присутствовал загар. Восемь пулевых отверстий: две дырки на груди, три на животе, одна в паху и еще две в каждой из ног, совершенно не кровоточили. Вид у них был такой, словно некто вбил в тело большие заклепки. На лице покойного застыла гримаса легкого недоумения, смешанного с грустью. Казалось, его мускулы вот-вот шевельнутся, губы дрогнут, веки откроются.

– Как живой, – заметил Славка.

– Ага, – подтвердил Валька.

Мамаша макнула в ведро губку и провела ей по телу.

– М-да, – хмыкнула она.

– Чего? – спросил Толик.

– Тело-то вовсе не окоченело, – сообщила она, – и даже не холодное.

– Так жарко же на улице, – пояснил Картошкин.

– При чем тут – жарко? Жарко ли, холодно, все равно труп должен закаменеть.

– Ерунда, – отозвался Картошкин. – Вовсе не обязательно.

– Много ты понимаешь!

– А вдруг он живой? – предположил Славка. – Ведь парень-то был не прост. И других оживлял, – он покосился на Картошкина. – Если уж других мог, то и себя подавно.

Толик засмеялся:

– Интересное наблюдение. «И себя подавно…» Каким же это образом? Сам себя!.. Ну, сказанул!

– А чего… Вот хоть взять тебя…

– Я вовсе не умирал! Просто был в долговременном обмороке. И никто меня не оживлял. Сам восстал из гроба, – он хмыкнул. – А потом, посмотри. Восемь дырок в нем. По крайней мере, пять – смертельны. Вон живот – как решето.

– А крови-то не было! Да и раны вроде как затянулись. Ты сам внимательно посмотри.

Пока возле тела шел спор, Иван, по обыкновению, сидел в сторонке и предавался думам. А думы у него были следующие. Во-первых, историка справедливо удивлял тот факт, что он до сих пор пребывает в этом дурацком городишке, хотя, по сути, все кончилось. Во-вторых, он никак не мог определить для себя, совершил ли он подлость по отношению к покойному или все-таки не совершил? Самокопание являлось одним из любимых занятий нашего героя и по увлекательности уступало только лишь решению кроссвордов. Для чего он сюда приперся? Хотел разобраться в туманном предсказании средневекового астролога? А, собственно, с какой целью? Что это дает с практической стороны? Можно написать книгу… Целый блокнот исписал высказываниями Шурика. Но Иван и сам понимал: мысль о книге весьма абстрактна и скорее подходит для оправдания. Тогда зачем? А может, всему виной одиночество? Одиночество и скука. Долгий летний отпуск. Чтобы отправиться куда-нибудь «на юга», не хватает средств, а впечатления необходимы. Отсюда и предыдущая экспедиция с Мишкой в Туву, на поиски редких фолиантов, отсюда и приезд в этот городишко. Ну, допустим, скука. А как объяснить его интерес к Шурику? Ведь он – явный псих. Считать его мессией, пускай и лже, полный абсурд. А эти типы?.. – Иван взглянул на тех, кто стоял возле мертвого тела. – Полные кретины! И, главное, сами же признаются – никакой любви к покойному у них не было. Так, кучковались по неизбывной привычке российских алкашей тянуться к себе подобным. Правда, пили они вместе мало и даже утверждали, что Шурик вылечил их от пьянства. Ну, ладно; эти хоть алкаши, а он-то сам? К водке равнодушен, говорить с ними не о чем, а ведь толкается среди этой шатии уже две недели. С чего бы вдруг? Личность Шурика занимала? А чего уж в нем такого выдающегося? Нет, погоди! Было, было! Действительно, присутствовала некая харизма, не отпускавшая от себя. Тянуло к нему, еще и как тянуло. Но теперь его нет, и все кончилось. Вот схороним, а там можно и домой отправляться.