Бунт женщин - Татьяна Успенская

— Я осталась вашей «доченькой», если, конечно, вы этого хотите. Витя ко мне приходит. Он сдал два экзамена. Остался ещё один. Вы не переживайте так сильно. Для всех нас получилось правильно. Потерпите немного, пожалуйста.

Не успеваю положить трубку, звонок — в дверь.

На пороге — Денис.

Мы смотрим друг на друга — разделённые чертой порога. А потом я оседаю на пол.

И Денис садится передо мной на корточки.

— Прости меня, ради Бога, я понимаю: тебе трудно так же, как и мне. Я пришёл к тебе за помощью. Я поступил в институт, но в другом городе. Могу перевестись сюда… одно твоё слово. Я понимаю, ты хочешь жить с мамой, ты ещё не насладилась общением с ней. Только от тебя зависит моя судьба.

— Одно условие: я хочу от тебя ребёнка.

— Ребёнка?!

— Мне нужен ребёнок от тебя, на тебя похожий. И я уйду из дома. Никогда никто не узнает, что ребёнок — твой. У него будет полноценная жизнь. Но ты… даришь мне ребёнка и женишься на моей матери.

— А если и у нас с ней родится ребёнок?

— Вот и хорошо, что у вас родится ребёнок. Он будет родным тому, которого рожу я, хотя бы потому, что мы с мамой, а значит, и с тобой, если вы поженитесь, остаёмся в родстве, не так ли?

Теперь мы стоим в коридоре, и Денис смотрит в распахнутую дверь кухни — с золотистыми занавесками.

— Когда мама приходит с работы?

— В четыре. Сейчас час.

— У тебя есть чай?

Они с Виктором помешались на чае.

Мы сидим за столом в кухне.

Мы могли бы сидеть так каждый день, утром и вечером.

— Это измена.

— Нет. Ты спасёшь меня, мне очень нужен ребёнок от тебя, — повторяю я. — Что-нибудь зависит в этой жизни от женщины? Может женщина определить сама свою жизнь? Люблю я только тебя всю свою жизнь. И так моя жизнь была взорвана мужчиной — сначала отцом, потом Виктором: они определили мою судьбу. Что же зависит от меня? Я прошу у тебя того, без чего не смогу выжить. Ты можешь в ту же минуту забыть обо мне и о ребёнке.

— Как это могу забыть, если я буду знать, что я — отец твоего ребёнка?

— Не будешь. Я не скажу тебе, что этот ребёнок — твой.

— А зачем тогда я буду с тобой близок?

— Ты будешь со мной близок затем, чтобы я сумела построить свою жизнь. Ты поможешь сразу четырём людям — вам с мамой, мне и ещё одному хорошему человеку.

— Но это в какой-то степени насилие надо мной!

— А то, что ты хочешь отнять у меня мать, которую я фактически только что обрела, — не насилие надо мной? Знаешь ли ты, что значит для меня утро с мамой? Смешить её, смеяться вместе с ней? Знаешь ли ты, что значит — спешить к её приходу приготовить еду и слышать её восклицание «как вкусно!»? Что значит до полуночи разговаривать с ней? Разве не насилие — отнять у меня единственного родного человека, без которого я не могу жить? Фактически я опять приношу себя в жертву, разве нет? Или ты принимаешь моё условие, или уходи, я буду жить с мамой и ждать того, кого полюблю после тебя. А сколько это может продлиться, никто не знает. Я приношу себя тебе в жертву, — повторяю. — Я хочу сама определить свою жизнь, понимаешь?

И в эту минуту мне становится страшно: я не хочу помогать Леониде, я не готова помогать другим людям.

Узкие озёра — к вискам. Я плыву в них, как в несостоявшемся детстве.

Звонит телефон. Наверное, мама хочет узнать, сдала ли я экзамен? Я смотрю в озёра — под звон.

Когда замолкает звонок, Денис говорит:

— Но это ложь на всю жизнь. Я должен ей лгать?

— А моя жизнь — не ложь? Ведь это из-за тебя я собираюсь искалечить её, уйти из дома.

С последним словом я встаю. Сквозь водоросли продираюсь, преодолеваю воду Шушиного океана, бреду в свою комнату. Кажется, я говорю Денису — «уходи», «ты свободен». А может, и не говорю. Кажется, я раздвигаю воду и водоросли руками. Ложь погружает меня на дно. Я не желаю даже думать о Леониде. Я не желаю помогать ей. И мой Бог остался в Храме моего детства, потому что отец заставлял меня каяться Ему. Освободившись от власти отца, я освободилась и от Него. Хватаю воздух ртом. Щиплет глаза. Хлюпает во мне, как в болоте.

Бессонная ночь, путь во лжи… едва добредаю до своей кровати.

Звон колоколов. Пробуждение.

Узкие озёра.

— Ради Бога, прости меня. Я эгоист. Я не думал, что ты так всё чувствуешь… — Он топчется словами по моему пробуждению, гладит меня, как ребёнка, по голове.

Я отвожу его руки от себя.

Уходи, — хочу сказать я Денису. — Я не хочу лжи. Я не поеду помогать Леониде. Я не хочу ребёнка от тебя. Уходи.

Нет, я не говорю ему «женись на моей маме», но это подразумевается. Я так слаба, словно жертва уже принесена, и я уже отдала Денису мою маму.

Воздух.

Мы не замечаем воздуха, когда дышим им.

Месяц вдвоём с матерью… Я не объяснялась ей в любви. И не говорили мы друг другу красивых слов, а просто обе дышали. У мамы не было ни одного приступа астмы, хотя в этом городе очень душно летом.

Воздух.

Он незаметно, без скрипа, без смазки, проникает внутрь, и живёшь. Смеёшься, бежишь рядом по улице, крепко спишь, когда утром не надо сдавать экзамена.

Мама — мой воздух. И даже то, что нам мешают быть вдвоём, не отнимает у меня маму. Быстрый заговорщицкий взгляд — «ты так же думаешь?» или «чушь какая-то, нет?» — мне, улыбка — мне, «спокойной ночи», «с добрым утром» — мне.

Мне — стихи — под ночь, под сон:

— Я никуда не уйду. Если и ты и я знаем, что это во имя жизни, я согласен, это не ложь, это выход. — Денис целует меня в губы, а моё тело — не отзывается. Спит? Устало? Денис целует меня! Сколько лет я ждала… Денис — впереди, я — за ним. В гору, по степи.

Его руки… не жгут. Вата. Я хочу спать.

Из-под рук, из-под губ выныриваю к телефонному звонку.

— Мама, я сдала. Всё хорошо.

Голос — вспышка дня.

— Пожалуйста, Денис, уходи.

Я не спрашиваю его, где он остановился и есть ли ему где ночевать, мне всё равно.

— Ты хочешь спать. Перед экзаменом всегда ночь — бессонная. Сейчас реакция. Дай мне, пожалуйста, Витин телефон.