Дунайские волны - Александр Харников

Заметив, что Ода дрожит, я снял свой китель и набросил его на плечи девушки.

– Пойдем, милая, домой, уже поздно, да и ужинать пора. Мы с тобой и так много гуляли. Пора и отдохнуть.

Ода кивнула мне, а потом крепко обняла и поцеловала…

29 октября (10 ноября) 1854 года.

Одесса, здание Воронцовского тылового госпиталя

Подпоручик медицинской службы

Гвардейского Флотского экипажа

Черников Юрий Юрьевич

Ну вот и все… труба зовет. Мне объявили, что следующая станция – полевой госпиталь, и что попадем мы туда на пароходах, которые доставят нас сразу после того, как город, где мне предстоит работать, станет нашим. Что это за город? Как говорится, «меньше знаешь, крепче спишь», но сегодня мне предстоит дорога в порт с последним имуществом, которое мы берем с собой. Вторым врачом у меня Александр Обермиллер, ученик Николая Ивановича Пирогова, с которым, несмотря на его типичную немецкую чопорность, мы сумели сдружиться. Алекс уже в порту с большинством медперсонала, а я, как капитан корабля, покидаю последним Воронцовский дворец, несколько корпусов которого сам светлейший князь Михаил Семенович Воронцов, ныне наместник на Кавказе, распорядился передать нашему новому госпиталю. При апрельских обстрелах объединенным англо-французским флотом части его были серьезно повреждены, но здания и флигеля, выделенные нам, были уже залатаны.

Чтобы поскорее обучить врачей из этого времени новым методикам, мы объявили прием – пока бесплатный – больных, нуждающихся в хирургическом вмешательстве. Многие из них – в частности, больные аппендицитом – иначе не имели бы никаких шансов; хотя мы никаких денег не брали, многие пациенты одаривали госпиталь чем могли – более состоятельные пациенты деньгами, а бедняки – кто десятком яиц, кто парой курочек, кто еще чем-нибудь. Местные евреи, кстати, сразу позаботились о том, чтобы в нашем распоряжении было и кошерное мясо для пациентов-иудеев, но его было столько, что хватало на всех пациентов и их врачей…

Где-то половина врачей отправляется или уже отправилась в действующую армию, а вторая – во главе с самим Николаем Ивановичем Пироговым – пока останется здесь, в госпитале, который станет главным тыловым госпиталем Дунайской армии. И моя команда – последняя из тех, кому предстоит «путь-дорожка фронтовая» уже до начала боевых действий.

Во двор начали въезжать лошади, запряженные в длинные телеги. Я уже знал, что это и есть биндюги, и немного напрягся. Лева Зайдерман пообещал прислать извозчиков. Но что это будут биндюжники, я не ожидал. Про биндюжников рассказывали такие истории… Дескать, они и грубые, и очень много денег берут – мол, пятнадцать рублей серебром за биндюг от порта до границы города, – и доверять им нужно с оглядкой. Одна история, ходившая среди одесситов, была о том, как биндюжники перевозили деньги в банк Тартаковского и по дороге прикуривали от пятирублевок, приговаривая при этом: «Ша! Тартаковский не обеднеет».

Главный – крепко сложенный кудрявый черноволосой человек с немного крючковатым носом, показавшийся мне смутно знакомым – подошел ко мне и, почтительно сняв картуз (под которым, впрочем, была небольшая ермолка), спросил:

– Это вы дохтур Черников?

– Я.

– Меня зовут Лейба Фукс. Полковник Зайдерман, – это имя он произнес с большим почтением и, как мне показалось, с не меньшим удовольствием, мол, еврей – и полковник, – попросил нас вам помочь. Скажите, дохтур, а вы, может быть… тоже наш?

– Наш, русский, – улыбнулся я. – Но не еврей.

– И ладно, – махнул рукой немного опечаленный биндюжник. – А про вас я знаю. Вы моему брательнику апен… апне… ну, в общем, из живота что-то вырезали. Наши еврейские дохтуры говорили – не выживет. А он уже дома, хотя пока и на кровати лежит. И вы не взяли ничего, а наши шлимазлы – аж по пять рублев, и ничего не сделали. Спасибо вам, дохтур!

– Аппендицит, – улыбнулся я. – Да, помню я вашего брата. Его как раз вовремя доставили – еще пару часов, и его было бы намного сложнее спасти. А сколько вы возьмете за вашу работу? – я перевел разговор на более интересную для меня тему.

– Ша! Да разве мы тоже не русские люди? Разве вы не за нас воюете? Мой двоюродный брат – кантонист, – он тоже дня два назад был в Одессе, его отправили куда-то там, поближе к туркам, а куда – не говорит. Да и у других у многих родичи воюют. Вот если кого-нибудь из них ранят, вы же его спасете, если его к вам принесут? Хоть он и еврей.

– Если смогу, спасу, – улыбнулся я. – А что еврей, так для меня такой же наш человек, как и любой другой. А если Родину защищает, то и подавно.

– Вот мы и решили, что на сено для лошадок денег дадите, и хорошо. Пятьдесят копеек серебром на все про все.

– За один биндюг?

– Вейзмир, господин дохтур! Да разве лошадки столько съедят! За все! И разгрузим, и на корабль погрузим, и проследим, чтобы все было гут гемхт! Не беспокойтесь!

– Спасибо вам!

– Это вам шейнем данк, дохтур! Ладно, не обессудьте, работать надо! Зай гезунт! – Он повернулся к своим и стал командовать ими на смеси одесского диалекта и идиша. Я обратил внимание – все ящики, всю мебель, все-все-все биндюжники брали весьма осторожно, словно оно было из фарфора или хрусталя.

И тут вдруг к госпиталю подъехала бричка, из которой вышла Оля Даваева собственной персоной. Извозчик требовал с нее аж два рубля, а она отбивалась:

– Да разве такие цены бывают?!

– Может, у вас в Китае и дешевле, а у нас в Одессе так.

– В каком Китае? Русская я, из Севастополя, отец мой – казачий есаул.

– Не знаю, сколько у вас в Севастополе платють, барышня, а здесь Одесса, Южная Пальмира, значит. Такие у нас цены.

Лейба, услышав эту беседу, спросил у меня:

– Ваша барышня?

– Наша.

Старший биндюжник подскочил к не в меру алчному «бомбиле» и заорал:

– Беня, ты что, старый шлимазл, совсем ум потерял! Что ты барышне баки забиваешь! Двадцать копеек красная цена – а раз уж ты такой гембель устроил, то больше десяти не бери – зашибу!

Беня сразу сник.

– А я шо, я ничего. Вижу, что бикса богатая, почему бы мне с нее гешефт не поиметь?..

– Вот из-за таких, как ты, люди нас и не любят! Побойся Господа!

– Ладно, ладно! Барышня, антшулдикт мир, с вас десять копеек.

Я подошел к огорченно вздыхающему «водителю кобылы» и поздоровался с девушкой, которая звенела мелочью, выискивая среди монет гривенник.

– Здравствуй, Ольга, какой ветер занес тебя в наши края?

– Я закончила медицинские курсы и считаю, что теперь могу принести пользу в нашей армии. Раз уж мой Александр воюет, я побуду в армии хотя бы сестрой милосердия!

Услышав такое, Беня еще раз тяжело вздохнул и отдал Ольге только что полученный от нее гривенник.