Венчание со страхом - Татьяна Степанова

— Вы знали ее по институту? Вы там, значит, часто бываете? — Вопрос был задан почти враждебным тоном, и Павлов это почувствовал: скулы его покрылись легким румянцем, он опустил глаза.

— Нечасто, но бываю.

— И вы знаете, как умерла гражданка Калязина?

— Да. Мне тетка сказала. На Калязину кто-то напал в лесу у станции, ее ограбили.

— Ваша тетя… это ведь Балашова Нинель Григорьевна, так? Ну, она не знает одной существенной подробности, Виктор…

— Можно просто Виктор. А какой подробности она не знает?

— Той, чем именно убили гражданку Калязину, каким любопытным предметом.

— И чем же ее убили?

— Мустьерским рубилом, изготовленным гражданином Пуховым в качестве экспериментального образца в лаборатории института, тем самым рубилом, которое вы, В числе таких же рубил, перевезли на своей машине в начале апреля сего года на базу в Новоспасское.

Павлов воззрился на Колосова.

— Я? Перевез?

— Да. Это установлено.

— Ой, действительно… черт возьми… было такое. И точно — в начале апреля! Они тогда в летний стационар перебирались. И камни… черт! И правда, мы что-то там у Ильича забирали, тяжесть какую-то в ящике. Я ее еще в багажник шваркнул. — Павлов растерянно тер тыльной стороной ладони щеку. — И что… значит, этим самым рубилом ее?

— Это установлено экспертизой, — для пущего эффекта приврал Колосов.

— А как же оно, ну, рубило-то, попало к…

— К убийце? Он его взял, украл, позаимствовал — это уж как назвать.

Павлов уперся кулаками в лавку.

— А я у вас на подозрении, так, что ли? — спросил он и поднял на собеседника вопрошающий, тревожный взор.

— Мы проверяем всех — как сотрудников института, так и не сотрудников, имевших доступ к мустьерским образцам. Не буду скрывать, что вы — в их числе.

— Черт… черт возьми, но я… Ну и дела! Ну, проверяйте, конечно, только… Господи, да зачем мне было грабить-то? Я что, на грабителя похож?

— У вас какая машина? — вопросом на вопрос ответил Колосов.

— Сейчас никакой.

— А в апреле?

— В апреле еще была.

— И какой же марки?

— Марки «Вольво».

— Ничего себе! — Никита аж присвистнул. — И где ж она теперь? Угнали?

— Бог дал, бог взял, — усмехнулся Павлов. — Пришлось продать, срочно деньги потребовались.

— На что?

— На мой маленький бизнес, как говорят в Штатах. Слушайте, Никита… Вас не в честь Михалкова так назвали?

— В честь Никиты Сергеевича.

— Слушайте… слушай, друг. — Он помолчал, постукивая кулаком по лавке. — Давайте-ка начистоту, а?

Колосов сбоку смотрел на собеседника.

— Ну, давай попробуем, — медленно вымолвил он.

— Я тебе так скажу, майор, я людей, конечно, убивал. — Павлов смотрел в землю. — Не одного и не двух, а маленько даже побольше наберется, но…

— Но?

— Это было давно. Я уже начал об этом забывать.

— Это ты Афган имеешь в виду?

— Да.

— Ты в каком году призывался?

— В восемьдесят втором.

— А в каких частях служил?

— В десантных.

— А если точнее?

— Тульская десантная дивизия.

— М-да-а, вот откуда тренировочка-то еще, а теперь…

— Теперь старый стал, ленивый стал. — Павлов скользнул невеселым взглядом по собеседнику. — Давно это было, словно в другой жизни.

— Да, давно… Ну, пойдем дальше. Если, конечно, по-прежнему начистоту. — Никита чуть подался вперед. — Ты четвертого июля чем занимался-то? В отпуске был?

— Нет, работал. А чем занимался… в офисе еженедельник надо посмотреть. Не помню.

— А вот, скажем, числа этак двадцать девятого мая?

— Тоже не помню. Да ты себя, майор, спроси, что ты делал в среду три месяца назад. Неужели отрапортуешь?

— Это смотря кто спрашивать меня будет. И как будут спрашивать. А то живо вспомню или сочиню алиби правдоподобное, а?

Павлов молчал. Его мальчишка слез с качалей, вприскочку подбежал к лавке, с разгона ткнувшись ему прямо в грудь.

— Подожди, Чен, посиди-ка тихонько, — Павлов бережно отстранил его, усадил рядом, обнял. — Ну и попали мы с тобой в переплет, партизан, вот попали-то. Слушай, майор, ну не знаю я, что тебе сказать. Ну правда — не знаю. Не я это с Калязиной. Да на кой черт мне эта старуха сдалась? Я ее видел-то давным-давно, когда она у Ольгина еще в лаборатории в институте работала. Потом эти ее похороны… Тетка про них говорила, институт все организовывал. Ну и все. Больше-то я ни сном ни духом.

— А что ты в институте делаешь? — полюбопытствовал Никита, отметив с досадой, что столь ревностно взлелеянная и такая необходимая для этого допроса злость его вдруг как-то внезапно улетучилась, после того как он услыхал про «тульскую десантную». И еще он удивлялся, как это они так быстро и так органично перешли на «ты» с этим загорелым полуголым афганцем, этим дачником, обнимающим глухонемого ребенка, который — это и слепому было ясно — его очень сильно любил.

— Да тетка иногда просит меня помочь, — ответил Павлов. — То то сделай, то это. У них там все разбежались кто куда — кто за границу, кто в коммерцию подался. Платят-то гроши. А она институту и музею сорок лет жизни отдала, ну обидно ей, если там все прахом пойдет. Да я там ничего особого и не делаю. Так, зайдешь, когда она скажет. Вот раз сотрудников перевез. Да они все мои приятели, отличные мужики, фанатики в лучшем смысле слова. И меня сколько раз выручали. Ну, как откажешь?

Колосов только тяжко вздохнул.

— На базе-то в Новоспасском ты бывал? — спросил он наконец.

— Бывал. В прошлом году раза два, в этом вот весной, в апреле. А больше нет. Да и что мне там делать? У них там всякая живность. А потом Ольгин — он там главный — туда чужих сейчас не очень-то допускает, у него там какая-то хитрая программа запущена, вот он и ограничивает все контакты. Конкурентов боится Сашка, не иначе — сопрут тему докторской. Слушай, майор, а что все-таки с этими рубилами-то, а? — Павлов тревожно заглядывал Колосову в глаза. — Я не понял все-таки. Может, вы ошиблись с ними?

— Мы-то не ошиблись, — хмыкнул Никита. — Мы вообще никогда не ошибаемся… Награды-то имеешь? — спросил он вдруг.

Собеседник нехотя кивнул, видно было — думал совсем о другом.

— А за что?

— За Пандшерское ущелье.

— А-а, здорово вам там, говорят, досталось. Хлебнули.

— А это моя самая главная награда, — Павлов вдруг привстал, приспустил шорты и показал Никите рваный багровый шрам, шедший от бедра наискось куда-то вниз, — сюрпризик, чтоб молодость не забывал.