Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье

— Я много думал об этом, — продолжал Рамсес. — Сет — бог войны. Он подтолкнул меня к походу на Кадеш, но Амон меня спас. Два наших следующих похода не принесли желаемого результата. И даже если теперь Сет покровительствует Птахмосу и апиру, что с того? Пусть живут себе с миром! Что нам до них? Горстка кочевников, затерявшихся в пустыне! Они возвращаются в Ханаан? На здоровье, там их принудят платить дань местным князькам.

Именхерхепешеф внимательно посмотрел на отца. Внезапно он понял, почему Рамсес сменил парик: отныне царь как бы отмежевался от вспышек гнева, страха и разочарования, которых ему стоило покровительство Сета. Новый Рамсес явился своему сыну, а скоро явится и своему народу и всему миру.

— Я побеседовал с Небуненефом, — снова заговорил монарх. — Главные боги нашего пантеона — Амон, Ра и Птах. Нехорошо, если первостепенное значение приобретает бог второго порядка. Это нарушает равновесие сил, которые правят страной.

Именхерхепешеф впервые слышал из уст отца рассуждения о религии помимо связанных с проведением церемоний государственного значения. Неужели ночное посещение Сета углубило интерес фараона к природе божественного?

— Но как же наша армия, отец?

— Разве не носят три ее соединения имена богов, которых я упомянул? — возразил на это Рамсес. — Четвертое же названо в честь Сета. Было бы ошибкой полагать, что главное в нашей жизни — это война. Я царствую в этой стране, а не за ее пределами. И обязан заботиться о процветании своей страны, — сказал он, указывая рукой на вид к западу от Уасета.

— Ты полагаешь, Сет нас предал?

Рамсес ответил после недолгого раздумья:

— Сет — бог чужеземцев. Его принесли с собой чужеземные государи[44]много лет назад, и, когда наш предок Яхмос изгнал их из страны, их бог остался. Мы приняли его, потому что он символизировал собой то, что нам было необходимо, — воинственный дух. И все же он не может соперничать с нашими богами. Сет отправил меня в Кадеш, когда армия еще не была к этому готова. Он вдохновил тебя на завоевание Амурру, но сам остался верен не тем, кто перенял его культ, а народам Азии.

Именхерхепешеф слушал отца как зачарованный. Его удивление и огорчение росли с каждой секундой: что делать ему в этом мире, где Сет лишился своих позиций?

— Но отец, ты ведь был воплощением Сета! — воскликнул он.

— Ты прав, я им был. Но больше не могу им оставаться, потому что я — сын Амона. Пойми, сын, и объясни своим братьям: существует три божества — Амон Скрытый, Ра, который является его лицом, и Птах, который суть его тело. Иногда они являют себя в иных формах. Есть и другие боги, но они не проистекают от трех упомянутых мною.

— И Сет тоже?

— Как я уже сказал, Сет — бог азиатов. Вполне возможно, что теперь он благоволит апиру. И Птахмосу. Мне до этого нет дела. Это так же важно, как то, что сейчас мимо меня пролетела мушка!

* * *

Внезапные перемены в Рамсесе, отце и правителе, ввергли принца Именхерхепешефа в такое смятение, что он отправился искать поддержки у «Мути» — царицы-матери Туи, которая испытывала к нему, своему первому внуку, особенно нежные чувства. Она звала его детским именем — Ими.

Возраст — пятьдесят шесть лет — обогатил Туи опытом, но не лишил кокетства. Она была накрашена, как в лучшие свои годы, и носила великолепные украшения — широкий золотой браслет с бирюзой, пектораль с кораллами и жемчугом и тиару с перидотами. Каждая прядь ее парика была тщательно завита и умащена по последней моде. Сиятельная вдова не отказывалась и от плотских удовольствий: все знали, что она неравнодушна к командиру гвардейцев, хранителю ее гардероба и сыну наместника Хнума. «Чтобы ка не рассталась с телом, — объясняла Туи сыну, — нужно удовлетворять аппетиты обоих», на что Рамсес с улыбкой предложил построить для вдовых цариц Дворец Мужчин, раз уж существует Дворец Женщин для царей.

«Ни в коем случае! — отвечала Туи в том же игривом тоне. — Соперничество порождает ссоры. Вспомни, что Сет сделал с Хором![45]»

Да уж, Туи предпочитала называть вещи своими именами. Рамсес в ответ только рассмеялся.

Именхерхепешеф рассказал бабке о причине своего плохого настроения.

— Что ж, я этому рада, — ответила Туи. — Это доказывает, что мой божественный сын не стал мумией до срока.

Такого ответа юный принц не ожидал.

— Подумай сам, — продолжила она, — финиковая пальма рождается из косточки, которая совсем не похожа на взрослое дерево. Когда росток становится пальмой, он приносит плоды, которые, снова-таки, на него не похожи. Все, что не меняется, лишено жизни. Когда мужчина молод и мечтает о завоеваниях, Сет — достойный его покровитель. Он легко выходит из себя, он на всех и вся срывает зло, что иногда бывает полезно — когда он обрушивается на настоящего врага, как в случае со змеем Апопом, которого Сет пронзил копьем, спасая тем самым барку Ра. Но с годами большую власть над характером человека приобретает терпеливый и благостный Амон.

Туи отпила из кубка миндального молока и посмотрела на погрузившегося в размышление внука.

— Отныне твоего отца больше заботит благополучие его страны, а не завоевание далеких земель, которые к тому же нужно постоянно отстаивать ценой крови. Его покойный отец в свое время отказался от идеи вернуть эту азиатскую крепость, которую вы дважды пытались отвоевать. Для нас же лучше, если мы предпочтем мир с соседями постоянным стычкам с ними.

Взгляд ее черных, накрашенных, сверкающих, как карбункулы, глаз остановился на лице Именхерхепешефа.

— Что не дает тебе покоя, Ими?

— Эта внезапная перемена… Этот кошмар…

— Ты испугался, решив, что твой отец ослаб? Ты ошибаешься, он стал более сильным.

— Но что ему такого страшного приснилось? Ты знаешь?

Туи кивнула:

— Он рассказал мне, но смотри, никому не проговорись. Во сне твоему отцу явился Сет и стал яростно упрекать его и даже угрожать. Чего еще можно ждать от убийцы Осириса! Но твой отец ответил ему, как и следовало: он, который считал себя земным воплощением Сета, отрекся от его покровительства и призвал себе в защитники Амона.

Принц задумался.

— И теперь Сет будет защищать Птахмоса, — сказал он после паузы.

— Сет никого не станет защищать, — заметила Туи. — Мы в этом не раз убеждались. К тому же Птахмос теперь ничего не значит ни для твоего отца, ни для царства. Равно как и апиру.

Воспоминание о магическом ритуале, проведенном Сетнау, не покидало Именхерхепешефа. Новая реальность была ему отвратительна. Значит, о военной славе можно забыть, и военных походов, в которых молодой принц жаждал отличиться, попросту не будет. Он не стал делиться с Мути своими мыслями, потому что ее слова были исполнены здравого смысла и звучали успокаивающе, и все же он чувствовал себя как всадник, под которым в бою пала лошадь.