Сефира и другие предательства - Джон Лэнган

– О, господи, ты… ты же не…

– Да, – кивнул Рик, – я сделал это.

– Ты в своем уме? Ты хоть представляешь, что… ты же не знаешь, что это было? А если ты отравился?..

– Все отлично, – проговорил Рик. – Я… в порядке. Лучше. Намного.

– Что?

– Папа показал мне.

Каким бы ни было содержимое термоконтейнера, Конни боялась, что последствия его употребления уже вовсю дают себя знать, ущерб уже нанесен. И все же, несмотря на нарушения речи, в глазах Рика светилась мысль. Обняв себя руками, он сказал:

– Все… то же самое. Часть… – он издал гортанный звук, который ей не удалось расшифровать, но слышать который было почти физически больно.

– Рик, – сказала она, – поехали отсюда, отвезу тебя к врачу. Все, идем.

Она направилась к двери в столовую, размышляя о том, будут ли в Уитвике готовы к приему токсина, который Рик проглотил. Все остальное – темнота, орхидеи, угол – могло подождать, пока Рика не осмотрит врач.

– Нет! – сила, с которой прозвучал его отказ, пригвоздила Конни к месту. – Смотри.

– Что… – она повернулась к мужу и увидела… она бы не смогла описать то, что увидела.

Спустя несколько часов, успокоив нервы – скорее утихомирив их водкой, – ей никак не удавалось взять в толк, что за зрелище встретило ее. Когда она попыталась воспроизвести это в памяти, то увидела Рика, потом увидела его лицо, его грудь, распахнутую, раздираемую в стороны вылезающими из него орхидеями, выталкивающими из него свои красновато-лиловые и розовые лепестки. Орхидеи и Рик затрепетали, как будто Конни смотрела на них сквозь водопад, а затем вдруг изверглись облаком тьмы, которое соткалось в силуэт Рика. У Конни возникло ощущение, что это лишь приблизительная и не очень точная оценка того, что она наблюдала на самом деле. С таким же успехом можно было сказать, что она видела все четыре вещи одновременно, – как, например, фотографию, передержанную несколько раз, – или что видела зависший в воздухе крест с крышки термоконтейнера.

Она отреагировала тем, что бросилась наутек и понеслась наверх, в прачечную. Конечно, это был глупый выбор, она сама не знала, почему так решила, разве что потому, что дверь черного хода и центральная располагались слишком близко к одной из зон странностей, захвативших дом. Бутылка «Столичной» ждала у двери на террасу – несомненно, беженка с их недавней вечеринки. Она не смогла придумать причины, чтобы не открыть ее и не сделать большой глоток содержимого с огненным привкусом, хотя и думать о чем-либо она в тот момент вряд ли была способна. Она, можно сказать, осознавала тишину – безмолвие, царившее в доме, которое будто бы осело на ее коже, которое становилась нестерпимым, пока она не вынула из шкафа одеяла и не вышла на террасу. Там она завернулась в одеяло и устроилась на верхней ступеньке лестницы.

Хотелось бы сказать, что она пребывала в шоке, но шока и близко не было: шок – это крохотный городок, который она оставила в зеркале заднего вида тысячу миль назад. Сейчас же ее объял большой город, мегаполис ощущений, по силе подобных благоговению или экстазу, терзание, будившее вопросы – как она собирается помочь Рику, как им бежать прочь от этого… нематериального. Сверху, с того места, где сидела, Конни могла видеть их «субару», припаркованный футах в пятнадцати от подножия лестницы. В гараже под перевернутым цветочным горшком лежал запасной ключ. Эти факты представляли собой районы, разделенные сотнями кварталов, соединенных слишком запутанным для ее понимания маршрутом. Она так и сидела, наблюдая за тем, как текут над головой созвездия, а небо между тем светлело от синего с черной каймой до темно-синего. Дыхание паром срывалось с губ, она поплотнее закуталась в одеяло и, прихлебывая водку, наблюдала, как в результате процесса, слишком тонкого для ее зрительного восприятия и оценки, по доскам террасы и ступеням расползается иней.

Когда небо на востоке сделалось таким бледно-голубым, что могло бы показаться белым, Конни заметила фигуру человека, стоящего у подножия лестницы. В первое мгновение она приняла его за Рика, изумленно замерла, а в следующее мгновение узнала отца Рика. На нем был тот же смокинг, что и во втором ее сне, колени брюк, манжеты сорочки и пиджак были заляпаны красной грязью. Его присутствие побудило ее заговорить:

– Вы, – сказала она, продолжая сидеть. – Вы отец Рика или что вы такое?

– Да.

– Здорово. Тогда, может, объясните, что стряслось с моим мужем?

– Он принял в себя семена.

– В смысле, эту штуковину из термоконтейнера?

– Он цветет.

– Я не… – она помотала головой. – А зачем… почему? Почему – он? Чего ради?

Отец Рика пожал плечами, и Конни изо всех сил постаралась не заметить, изменилось ли его лицо при этом движении.

Она вздохнула:

– И что теперь?

– Ему захочется обрести супругу.

– Ему – что?..

– Обрести супругу.

Вряд ли могла она представить себя способной на такой смех, что вырвался из ее уст.

– Да вы, должно быть, издеваетесь надо мной.

– Процесс пошел.

– Не думаю.

– Взгляни на свою бутылку.

– Эту, что ли? – она подняла руку с бутылкой. – Это водка.

– Верно. Он думал, она тебе поможет.

– Да что вы… – что-то, какой-то отблеск света уличного фонаря, преломившегося на стекле бутылки, заставил Конни поднести ее к глазам, наклонив так, что водка плюхнулась к одной стенке сосуда. В оранжевом отсвете, мерцающем в стекле, Конни увидела, как в жидкости плавают крошечные черные хлопья, десятки их, сотни.

– О, нет. Не может быть! Нет!

– Так это, конечно займет больше времени, но он думал, что тебе оно понадобится.

– Он? Вы имеете в виду Рика? Это сделал Рик?

– Да, чтобы привести тебя к нему – к тому, кем теперь является.

– Привести меня…

– Ради цветения.

– Это же… нет. Нет! – ей захотелось швырнуть бутылку в отца Рика, но она не нашла в себе сил разжать сжимавшие стекло пальцы. – Только не Рик. Нет…

Он не стал спорить с ней – напротив, прежде чем последнее отрицание сорвалось с ее губ, место, где он только что стоял, опустело.

Все это произошло… не так уж давно, подумалось ей. Достаточно времени, чтобы горизонт запылал и чтобы она почувствовала, что покидает город благоговейного трепета, в который ее привели ночные зрелища, и направляется в некие дали, к бескрайнему седому от шторма океану. Она покосилась на бутылку «Столичной», на черные точки, плавающие в остатках ее содержимого. Так это сделал Рик? Ради того, чтобы она стала его супругой? Учитывая все, чему она стала свидетелем, было бы глупо объявлять какую-либо деталь произошедшего более