Недетские игры - Наталья Бульба

– Правое крыло. Малый тренировочный зал.

Валесантери уже шагнул вперед, я же так и осталась стоять. Действие препарата закончилось мгновенно, оставив после себя полную опустошенность. Организм исчерпал все резервы, кроме одного – собственного самолюбия, но и оно уже было готово сдаться.

Ощутив, что я не иду за ним, Горевски остановился, оглянулся, в глазах мелькнуло понимание. Именно этого мне и не хватало, чтобы собраться и заставить себя шевельнуться.

– Идем, – прохрипела я, чувствуя, как вместо того, чтобы биться, трепещется сердце.

Ноги дрожали, когда оторвалась от стены.

– Я помогу, – повернулся в мою сторону Валесантери, явно намереваясь тащить меня на себе.

Пришлось рыкнуть, насколько это было возможно в моем состоянии:

– Оружие! Прикрывай!

В его взгляде была горечь. И… отчаяние.

Не знаю, что они придумали, но мне это уже не нравилось.

Четыреста метров, похожие на вечность. Не дойти невозможно, но возможно ли дойти?

Хруст ветки под ногами, взбалмошный крик птицы, оглохшей от гула пронесшегося над головами катера.

Острое ощущение присутствия, от которого хотелось вскинуть руку и выпустить в пустоту за спиной смертельный импульс.

Пустые окна вокруг. Холодные, бездушные, лишенные жизни.

Усталость рождала мрачные ассоциации, добавляя чувства обреченности сгущающемуся сумраку, в котором не было привычных ярких красок.

– Подожди здесь, – шепнул Валесантери мне прямо в ухо, когда я уперлась в ограду парка, окружавшего здание миссии.

Ответить я уже не смогла, просто замерла, не чувствуя ни радости от того, что не нужно вновь заставлять себя передвигать ноги, ни сожаления, что это опять придется скоро сделать.

Мое одиночество было коротким. Шорох совсем рядом, рука на чистых рефлексах пошла вверх, но он успел перехватить ее до того, как палец дернул виртуальный акер.

– Никого. – Губы скользнули по моему виску.

Сопротивляться я больше не могла, чем он и воспользовался. Наклонился, рывком закинул меня к себе на спину. Мои руки на шее сцепил в замок он сам, ну а уж ногами зацепилась я.

Кажется, я умудрилась задремать, как оказались внутри, не помнила. Только ощущения покачивания и тепла. Очнулась, когда Валесантери осторожно укладывал меня на что-то теплое.

Вокруг было темно, полевой интерфейс работал на минимуме, ограничиваясь лишь чуть более светлыми линиями контуров. Судя по тому, что удалось разглядеть, помещение было небольшим, оправдывая свое название – малый.

Попробовала приподняться, но Горевски придержал, крепко сжав плечо.

– Лежи. Можешь спать, час у нас точно есть.

Я уснула еще до того, как он закончил говорить. Не смутила даже какая-то неправильность. То ли в словах, то ли в прозвучавших интонациях.

Это был предел. Еще один предел, за которым больше ничего не было.

Пустота обступила сразу, как только закрыла глаза. И я падала в нее. Падала, падала…

Вскинулась еще до того, как осознала, что вырвало меня из тишины и покоя. Яркий свет заставил зажмуриться и перекатиться по полу.

Подскочила на ноги я уже в другом углу комнаты, успев за короткий миг зыбкой слепоты и увидеть, и оценить, и сделать вывод…

Не устояла, сползла по стене, буквально рухнув на колени.

Исхантель обернулся как раз в этот момент. Скользнул по мне равнодушным взглядом, разочарованно скривился, когда я попыталась активировать импульсник. Не опасаясь выстрела, медленно подошел, наклонился.

– Глупо…

Не знаю, о чем говорил он, но и вправду было глупо…

* * *

– Есть перехват! – рявкнул с экрана Ромшез и замолчал, сводя данные глубокого сканирования на карту города. Задачка еще та, Анеме был блокирован на всех каналах и частотах. – Координаты…

Ровер тут же вывел те на полевой интерфейс: северная окраина города, рабочий район.

Последние пятнадцать минут были напряженными. Идентификатор Элизабет они вели плотно, с Иштваном Руми и Валесантери Горевски было хуже – глушило. Когда Истер зафиксировал выход на внешку, отметка Мирайи продолжала двигаться.

Шаевский предположил, что разделились. Ровер с ним согласился.

Вариант, конечно, неплохой – первая передача едва не закончилась их вмешательством и срывом операции, – но опасный для того, кто взял риск на себя.

Кто это, просчитать несложно. Горевски обязан был сопровождать Элизабет до самого конца и уйти лишь в последний момент, оставив ту вроде как беззащитной.

Оставался Иштван. В отличие от Валесантери, о принадлежности которого к контрразведке Геннори не знал, пока не завертелось на Зерхане, с Руми он был знаком. Начинали когда-то вместе.

Потерять его теперь… чем дальше, тем реальность оказывалась кровавее их ожиданий.

– Готовность. Взлетаем! – крикнув, Геннори бросил тело в кресло первого пилота. Катер стоял «под парами», ждал только команды.

Сомнениями Ровер уже давно не страдал. Просто пер до конца, а если было нужно, и дальше. Добивался своего, переступая через «невозможно» и «поздно».

И не важно, на чьей стороне была удача, Лазовски предпочитал рассчитывать только на себя. Ну и на Шторма, но про того он сейчас старался не думать – зверел. Понимал, знал, что и сам бы на его месте поступил так же, но – зверел.

Несмотря на всю его выдержку, эта эмоция контролю не поддавалась.

– Вы там… – Валанд не договорил, махнул рукой. Его участие предполагалось только на последнем этапе, он просто обязан был беречь силы, взяв пока что на себя координацию действий других.

Ровер взглянул на него лишь на мгновение – система управления сожрала заброшенные в нее данные, заканчивала обработку.

Хотелось подбодрить – не из симпатии, хоть она и присутствовала вопреки всему, из точного знания того, что предстоит офицеру, но не стал. Тот поддержки не примет. Сообразит, что не из жалости, но все равно не примет.

Между ними стояла Элизабет, этого не изменить. Как и открытие, которое неожиданно для себя сделал Ровер: на этот раз он мог ее потерять. Все остальные ее увлечения не в счет, в них не было чувств, только бегство от одиночества. Валанду же удалось пробиться сквозь независимость и чрезмерную самостоятельность Лиз.

Рано или поздно, но нечто подобное должно было произойти. Все, на что надеялся Лазовски, что к тому времени он сумеет избавить свою сотрудницу от преклонения перед своей персоной, которую сам же и взрастил на свою голову. Сначала та вроде должна была уберечь ее от него, а теперь… А теперь он уже и не рад был, хоть и понимал, что иначе быть не могло.

Он должен был справиться с собой. Признать наконец, что прошлое, которого уже не изменить, больше не довлеет над ним.