Стазис - Вадим Картушов

Он пошел в толпу кукол. Та потихоньку зверела, пела агрессивно и ползла вперед, круша стулья изломанными движениями. Крувим вошел в нее, улыбаясь. Когда его начали рвать, в углу зала щелкнула замком квартирная дверь. Дмитрий сделал шаг в сторону толпы кукол, но поежился и отступил. Их песня стала ликующей. Над куклами разлетались клочки одежды Крувима. Дмитрий вздохнул и пошел в сторону квартирной двери. Он не услышал песни, но Крувим услышал и был счастлив.

Несколько пролетов лестниц закончились огромной площадкой, в центре которой располагалась яма. Горбач хотел пойти вперед, но Синклер оттеснил его и пошел сам. Жестом велел следить за Лизой.

Горбач никогда не бывал в подъездах многоквартирных домов, но представлял себе их иначе. Пока все выглядело довольно пристойно, не считая огромной ямы непонятного назначения. По периметру зала располагались окна, из которых лился солнечный свет. «Сейчас должно быть темно», – подумал Горбач, но не удивился.

– Вышел гулять маленький мальчик, в яму упал, будет скандальчик, – пропел кто-то.

Все трое посмотрели на подоконник, откуда раздавался звук. Там сидела голая кукла с мертвой улыбкой. В какой-то момент она взлетела. Синклер рванул оружие. «Смешно», – подумал Горбач. Но кукла не желала нападать. В воздухе ее держали тонкие трепещущие крылья.

– Вы почти пришли, дорогие мои, – сказала кукла. – Но сперва надо решить вопросец.

Она указала на яму. Синклер подошел ближе к ней и посмотрел внутрь. Он выглядел удивленным.

– Что там? – тихо спросил Горбач.

– Не понимаю, – сказал Синклер. – Мужик с собакой.

Горбач подошел к яме и поглядел вниз. Там сидел Корней Горбатов со щенком Прохоровым на руках. Корней выглядел усталым и избитым. Он гладил щенка и изредка вздыхал. Посмотрел вверх, но, кажется, никого не увидел. Горбач побледнел и отшатнулся от края.

– Маленький мальчик вышел гулять, хватит вилять, хватит вилять, – пропела кукла. – Я имею в виду – хвостом вилять. Чего испугался? Давно он там сидит.

– Я разберусь, – сказал Синклер. – Спрыгну и разберусь.

– Нельзя, – сказал Горбач.

– Знает «нельзя» маленький мальчик, прыгай туда, будет… – начала петь кукла.

– Замолчи, – сказал Горбач.

– Маленький мальчик вежливый очень, надо теперь…

– Прикройся, – сказал Горбач.

– Ладно, – ответила кукла. – Думаю, смысл вы поняли.

Лиза тоже подошла к яме и взглянула вниз. Она смотрела несколько секунд, потом ахнула.

– Это он? – спросила Лиза.

– Он, – сказал Горбач.

– Кто? – спросил Синклер.

– Человек, которого я боюсь больше всех на свете.

Они помолчали.

– Ты туда прыгать не будешь, – сказал Синклер.

– Я должен.

– Нельзя.

– Нельзя никак иначе.

– Ты помнишь про лабиринт? – спросила Лиза. – Ты очень сильный, на самом деле. Что тебе этот? В тебе силы на десять таких.

Горбач кивнул и сделал шаг в яму. Он уже перестал чувствовать пол под ногами, но что-то удержало за ворот – рвануло так, что жилет едва не треснул.

– Ты сильный, но тебе не обязательно быть сильным одному, – сказал Синклер. Он достал его за шиворот, толкнул в сторону и прыгнул в яму.

– Какого хрена! – крикнул Горбач. – Это мое испытание! Синклер!

– Молодец, – сказала Лиза.

– Я? Я просрал Синклера! Я просрал испытание?

– С чего ты взял, что это твое испытание? – спросила Лиза.

– Почему ты сразу не сказала?

– Дурак, да? – спросила Лиза. – Нельзя было.

– Ты специально подначивала?

– Есть хочется, – сказала Лиза задумчиво. – Нам дадут там поесть?

В яме стало темно. Горбач вместе с Лизой смотрели туда, не отрываясь, и прислушивались к каждому звуку. Через несколько секунд пространство залило светом. Это открылась квартирная дверь.

Дометиан ворвался в квартиру, как смертоносный ураган. Он пролетел через прихожую, снеся галошницу.

В комнате были развешаны фотографии, детские куклы на ниточках. Густо стояли книжные полки. В углу на драной тахте спал человек, прикрытый застиранным одеялом. Дометиан услышал его стон еще из прихожей. Он посмотрел на фотографии на стенах и тут же отвел взгляд. С карточек глядели люди, которые никогда бы не простили ему то, что он не смог простить себя. Дометиан погладил бутылку с зажигательной смесью. Он здесь за другим.

– Ныне отпущаеши, – тихо сказал он и подпалил тряпку на бутылке.

Он бросил «коктейль Молотова» так, чтобы огонь стек по стене с ковром на спящего человека. Тот загорелся, но не проснулся. Это взбесило Дометиана. Он все-таки ждал пробуждения. Квартира медленно занималась. Дометиан закрылся краем куколя и отдернул покрывало с тахты. Увидел узкое бородатое лицо, искаженное яростью. Человек по-прежнему спал, хотя и перестал стонать. Дометиан хотел рвануться ко входной двери. Он еще успевал, тот край комнаты не успел загореться плотно. Но Дометиан передумал. Он аккуратно прикрыл человека драным одеялом и сел на кровать рядом с ним.

«Зря выкинул пачку, – подумал Дометиан. – Сейчас бы недурно закурить».

Дмитрий вошел в квартиру неспешным шагом. Он чувствовал необычайное возбуждение – такое, какого не чувствовал, пожалуй, никогда. Сейчас он докажет Отцу свою преданность. Он единственный правильно исполнил ритуал и теперь станет частью Троицы.

Мир выживет и доберется до хилиазма. Теперь все будет хорошо. Терпкие краски и растянутое время, бездна одиночества, все было не зря. Они станут править вместе и мудро – Дмитрий как младший, Отец как старший.

Но ведь старший спит. Пока он не проснется окончательно, ему нужен смотрящий. Нужен тот, кто будет стоять за спиной и ограждать от врагов. Нужна угроза врагам будущего Тысячелетнего царства. Полубог за спиной бога. Дмитрию было не привыкать довольствоваться ролью половинки.

Он спокойно прошел по темной квартире с пустыми полками. На стенах белели квадраты. «Что здесь висело? – подумал он. – Какая уже разница». Дмитрий дошел до тахты и сдернул покрывало. Там никого не было. Комната была пуста. Он рванулся ко входной двери. Вместо нее оказалась стена. Дмитрий вернулся в комнату и попытался разбить окно, но рука отскакивала, словно от камня. Он внезапно устал и присел на тахту. Стало холодно. Он укрылся одеялами.

– Надо было все-таки научить его играть, – сказал он.

«Теперь у меня бесконечность времени на размышления об этом», – подумал он. За окнами комнаты плясал бесконечный кошмар. Дмитрий не мог сформулировать, что именно он собой представлял, но отчетливо видел его сквозь непробиваемое стекло. Та самая беспроглядная тьма подступала к его дому. Это была не Великая скорбь, подумал он. Это уже была не она. Хорошо, если получится заснуть, подумал он.