Цвет твоей крови - Александр Бушков

Начал с ближайшей двери. За ней оказалась комната, обставленная явно предыдущими хозяевами, людьми: кровать того же вида, на которой я спал на постоялом дворе, почти такие же, только побогаче, стол и стулья, кресла, шкаф в углу. Комната выглядела чистой и ухоженной, регулярно прибиравшейся, ни следа пыли и паутины (но отчего-то сразу чувствовалось, что здесь давно никто не живет).

Другие две представляли полную противоположность ей. Узкие кровати, столы, кресла, шкафы – но вся мебель выполнена совершенно в другом, незнакомом стиле, и словно бы не из дерева, а из металла или пластмассы. Комнаты совершенно одинаково обставлены и больше всего напоминают казарму – абсолютно ничего лишнего, никаких признаков индивидуальности вроде картинок на стене или керамической вазочки с цветами на подоконнике. Возможно, они чем-то и украшали свои жилые помещения, но здесь, уже ясно, размещалась не более чем караулка при секретном объекте, а такие места всегда сохраняют казенную спартанскую простоту…

Четвертая комната оказалась самой интересной. На длинном столе нежно-лимонного цвета стояли аккуратной шеренгой странные и непонятные предметы: белые ящики, квадратные, со стороной примерно в полметра, высотой в ладонь, с закругленными краями. По их поверхности порой проплывали разноцветные зигзаги, кружочки и полосы – как показалось с первого взгляда, без малейшей системы. Перед столом стоял такой же желто-лимонный стул, а больше в комнате не было никакой мебели. И стол, и стул показались мне вещичками нездешней выделки, больше похожими на скудную мебель в спальнях. И уж определенно не здешними были загадочные белые ящики с неустанно проплывавшими по ним разноцветными фигурами.

(Сейчас, сорок с лишним лет спустя, я уверенно назвал бы их компьютерами, но тогда такого слова никто не знал, даже седовласые многомудрые академики.)

Вышел из странной комнаты, прошел к двери в конце коридора, распахнул ее – и сразу понял, что попал куда следует. Если это не Мост, то я – балерина…

Когда-то здесь, без сомнения, была трапезная, где праздновали удачные охоты, – в дальнем углу сохранился в неприкосновенности громадный камин, в котором можно было зажарить на вертеле целого оленя или здоровенного кабана, а стены сплошь покрыты огромными гобеленами с разнообразными охотничьими сценами. Быть может, ватаки все это оставили в целости и сохранности оттого, что у них имелись некие эстетические потребности. Что делало их еще более отвратительными: людоед во фраке, знающий толк в симфонической музыке, по-моему, еще хуже людоеда-дикаря с кольцом в носу…

Большой зал с высоким потолком, под которым перекрещивались потемневшие могучие балки, выглядел пустоватым – но то, что стояло в центре вместо длинного стола, за которым когда-то пировали развеселые гуляки, впечатляло не на шутку…

Аккуратный круглый помост из светло-желтых, вроде бы лакированных досок метра два в диаметре и высотой человеку по колено, а на нем…

А на нем на высоту не менее двух человеческих ростов вздымалась причудливая конструкция, похожая то ли на скелет средневекового замка, то ли на плод фантазии принявшего изрядную дозу опиума художника-экспериментатора. Все сделано словно бы из прозрачного стекла – невероятное переплетение прямых, изогнутых и вившихся змеями труб, толстых колес, простых и зубчатых, трубы заканчиваются шарами и полушариями. Так и тянуло ущипнуть себя – но я и так знал, что не сплю, что передо мной доподлинная реальность – диво дивное, непохожее на все, что я в жизни видел…

И ведь эта потрясающая машинерия работала! Размеренно, неторопливо вращались колеса, по трубам проплывали четко очерченные словно бы сгустки чистейших спектральных цветов, в шарах и полушариях кружились словно бы омутки, тоже разноцветные, меж соседними трубами временами протягивались этакими медленными разрядами ломаные шнурочки синего и красного цвета.

И все это происходило абсолютно бесшумно – так, что я в конце концов сильно топнул правой ногой, чтобы убедиться, не оглох ли внезапно: кто знает, на какие еще чудеса способен этот замок. Нет, не оглох, и в самом деле работает совершенно бесшумно…

Не знаю, сколько бы я еще стоял столбом как завороженный, таращась на это диковинное диво, но вдруг прошила трезвая и холодная мысль: ты на задании, болван! Нашел время пялиться, не в Эрмитаже!

Эта нехитрая мысль моментально вернула меня в разум, и я двинулся к диковинному агрегату (а это был именно агрегат, не наваждение нечистой силы, с которым я прежде, правда, никогда и не сталкивался). Стиснув секиру (лезвие выпачкано зеленой кровью, но вытирать его нет никакой охоты), прошелся вдоль помоста, присматриваясь и прицеливаясь, подумал мельком, что похож на дровосека, подступающего к здоровенной лесине. Кабеля или провода нигде не видно, вряд ли он проложен под полом – каменные плиты выглядят нетронутыми с того момента, как их здесь уложили. Да и к чему уродоваться, прокладывая под полом проводку? И все же… Если эта штуковина работает все же на электричестве, может чувствительно долбануть током… хотя вряд ли, деревянное топорище послужит изолятором. Ни одной металлической детали, все выглядит сделанным из стекла, а стекло, как известно из школьного курса физики, электрический ток не проводит… наше стекло, а как обстоит со стеклом ватаков, поди догадайся…

Я ощутил нешуточный прилив злости на самого себя и выругал себя в три загиба и семь этажей: прохлаждаешься тут! Нетрудно догадаться, в каком нечеловеческом напряжении ждут сейчас на склоне Грайт и Алатиэль, не сводя глаз с замка. Пора что-то делать, и начинать лучше всего, эксперимента ради…

Обухом секиры я от души приложил по ближнему шару, в котором размеренно кружился желтый омуток. И отпрыгнул на всякий случай…

Зря боялся – ровным счетом ничего неприятного и уж тем более душевредного не произошло. Осколки шара посыпались на пол с натуральным стеклянным дребезгом, это и в самом деле оказалось стекло, гораздо толще, чем в электролампочке, но все же превосходным образом бьющееся, если как следует врезать по нему стальным обухом немаленького топора, который благозвучия ради следует именовать боевой секирой…

Из стеклянной трубы как-то нелепо торчала горловина шара, окруженная зубчатыми осколками, крайне похожая на прозаическую битую бутылку. Оставшийся, так сказать, бесквартирным омуток неяркого желтого огня несколько секунд висел в воздухе безо всякой опоры, понемногу замедляя вращение, в конце концов обрушился вниз, как подстреленная птица, и беззвучно угас на полу, как лампочка, когда повернут выключатель. В горловину все так же размеренно выплывали сгустки желтого света – и, лишившись невидимой опоры, падали вниз осенними листьями в безветрие, тускнели, гасли…

И это – все! И током не долбануло! В приливе веселой ярости я, ободрившись, прямо-таки обрушился на диковинную машинерию; махая секирой, как спятивший дровосек, – впрочем, не беспорядочно, а расчетливо, прилежно выбирая следующую цель, действуя то лезвием, то обухом…

Не знаю, сколько это продолжалось. Вряд ли особенно долго – не такая уж и большая была машинерия. Когда я малость отошел от лихого разгрома, все было в порядке: круглый помост был усыпан грудой прозрачных обломков, в которой еще что-то беспорядочно помигивало, кое-где светились быстро угасавшие разноцветные огни. Следовало бы ожидать, вспоминая иные виденные мною заводские агрегаты, что заверещат тревожные звонки и замигают тревожные лампы, но ничего подобного я не дождался – благостная тишина. Даже если у ватаков есть радиосвязь или что-то аналогичное, и сигнал о повреждении агрегата поступил в центр (должен же у них быть какой-то центр, вряд ли они живут этакими анархистами?), ручаться можно, там особо не встревожатся. Вспоминая безграничное удивление на лице первого упокоенного мной ватака, можно с уверенностью сказать: они чересчур уверены в себе, полностью полагаются на свои Изгороди, которые обитатели этого мира преодолеть не способны. О том, что живут еще и люди с красной кровью, они и не подозревают. В крайнем случае сюда вылетят не подозревающие плохого ремонтники (должны же у них быть ремонтники, не существует такой техники, которая не ломалась бы и не отказывала), я их встречу в прихожей и душевно покритикую их моральные принципы и образ жизни…