Тяжкие повреждения - Джоан Барфут

Сегодняшний сбор был идеей Аликс и Джейми: отметить всевозможные мамины победы. Айла помнит, было время, когда праздники не вызывали двойственных чувств, но она так часто бывала центром внимания за прошедший год, печального внимания, что теперь относится к этому куда спокойнее. Но мероприятие само по себе, то, что несколько человек строят планы и договариваются, чтобы собраться в одном месте, в одно время ради нее, — это действительно очень трогательно. Даже Мартин, который в самом деле отправился путешествовать, когда они продали агентство, и только пару дней назад вернулся из Индии, даже он придет. Всем будет что рассказать, народ соберется не только для того, чтобы поздравлять и обласкивать Айлу.

Она представляет себе другую картину. Она думает, как через много часов сможет осмотреться вокруг, когда все уже откидываются на спинки стульев, и в беспорядке стоит грязная посуда, и что-то пролили на стол, смеркается, на лица падает тень, и они теряются в тени, все довольны, всем хорошо, — и она будет счастлива оттого, как все прошло. Оттого, что вокруг нее собрано почти все, что на сегодняшний день что-то значит в ее жизни.

Кроме Джеймса, конечно, но она очень даже может пережить его отсутствие.

А так, все, кто что-нибудь значит, будут здесь. Еще одна картинка на память, вроде той, прежней: она сидит на этой веранде теплым и светлым днем — и эта тоже стала реальностью.

Как замечательно: ждать чего-то с нетерпением, предвкушать какие-то события и надеяться. Она улыбается Лайлу:

— Да, ты прав, пора. Я поехала собираться. Мама скоро будет здесь.

Она может заехать прямо под душ в новой ванной на первом этаже, подтянуться на сиденье в душевой кабине, оттолкнуть коляску, только осторожно, чтобы можно было дотянуться, повернуть краны, намылить голову; и она может сделать это сама, без постороннего присутствия, усилиями своих рук, и только — роскошь, которую она даже не заметила бы год назад.

Вот такого рода вещи и нужно постоянно держать в памяти. Не благодарность; но уважительный кивок в сторону частичных благословений.

Принимая душ, она слышит, как звонит телефон. По-прежнему странно ощущать, как горячая вода течет только по половине тела, и только видеть, как она льется по остальным его частям. Как будто остальные части принадлежат кому-то другому.

Лайл заглядывает в ванную, когда она выключает душ.

— Это была Аликс. Хочет, чтобы ты ей перезвонила. — Лицо у него мрачное и недовольное.

— Она не приедет? — Айла мгновенно видит дыру в картине с обеденным столом, которую она себе нарисовала. Все разваливается.

— Нет, я думаю, она будет. Но ей, в самом деле, нужно с тобой поговорить. И пока я только могу сказать, что особого восторга у меня это не вызывает, но решать тебе.

О чем бы ни шла речь, когда Лайл отказывается что-то передавать, это, скорее всего, означает, что он не хочет ни в чем участвовать. Он набирает номер Аликс и протягивает трубку Айле.

— Мам, — говорит Аликс, и выясняется, что она тоже нарисовала себе картину, но она резко отличается от той, что представляется Айле.

Такое могла придумать только Аликс — просто дух захватывает. Пару мгновений Айле на самом деле трудно дышать.

— Я знаю, это непросто, мама, но ты лучше всех, когда дело касается чего-то непростого. И чего-то хорошего тоже, я так думаю.

Прозрачна, как ее платья Корпуса Умиротворения. До чего же Аликс безрассудна, до чего странные у нее надежды, до чего безнадежно несбыточные мечты. Пара христиан, в глупом неведении входящая в Колизей, полный львов.

В этом есть нечто привлекательное.

Она вдыхает так глубоко, как только может, считывая, что ее грудная клетка все еще зловеще похрустывает, и уже не та, что была раньше.

— Мне вообще-то кажется, что «непросто» не отражает сути. И еще мне кажется, что ты серьезно переоцениваешь мою готовность быть «лучше всех».

Возможно, Аликс, оптимистически настроенное дитя, все еще ищет идеальную, безупречную мать. Вот этого она явно не получит; да и слишком она для этого взрослая.

— По-моему, — медленно произносит Айла, — ты от меня слишком многого ждешь.

— Не жду. Мне бы хотелось, чтобы ты могла найти в себе силы сделать это, но тебе решать, я понимаю, и ты, конечно, можешь не согласиться. Ты одна знаешь, что ты чувствуешь, я могу судить только по своим впечатлениям, ну и есть какие-то соображения. Я бы не стала просить, если бы не думала, что это важно. Я хочу сказать, для всех, не только для тебя.

Лайл тихо ушел. Айла слышит, как он достает тарелки из шкафов на кухне. Она может помочь накрывать на стол, если он просто будет класть тарелки и приборы, по несколько штук, ей на колени. Она может колесить и колесить вокруг обеденного стола, раскладывая ножи, вилки, ложки, бокалы для вина, салфетки.

Сандра, он это сказал давным-давно, даже умирая, осталась светлым человеком. Айла это помнит; и помнит, как думала, что ей это не дано. Что она бы стала бороться и причинять окружающим боль. Что если умирать, оставаясь светлым человеком, означает смириться, то ей бы света прискорбно не хватило.

Тяжело ли Лайлу оказалось жить с женщиной, которая даже собственному сердцу не дает спуску? Он обнимал Айлу, когда она плакала, и сам тоже плакал; он молча слушал, как она выплескивает гнев, и гневался вместе с ней. Он был удивительно сдержан и не сказал ничего о том, как чудовищно разрушены оказались его собственные надежды, планы и картины, которые он себе рисовал. Это — совсем не та жизнь, о которой он думал, с этим неуклюжим пандусом, обезобразившим веранду, с женой, которая больше не может быть его партнером, так же как не может быть партнером Мартина. Только Мартин мог убежать.

И Лайл мог. Не убежал, но мог.

Надо же. Она даже не сознавала, насколько велики ее сомнения.

— Но он ведь уже наверняка, — говорит она Аликс, — сказал нет?

— Предоставь это мне. Меня интересуешь прежде всего ты. То есть я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

Айла вздыхает. Это будет не тот день, которого она ждала. Картина, которая стоит у нее перед глазами, очень сильно меняется по сравнению с той, которую ей так хотелось увидеть. А с другой стороны, она понимает, что как раз ее это удивлять не должно.

Родди возится с галстуком, который у него никак не завязывается как надо. Его пальцы свело какой-то судорогой, да и вообще он с галстуками не очень умеет, вот и получается все время какая-то фигня, надо развязывать и начинать заново.

Пока он не начал мучить галстук, тот был очень даже ничего, темно-синий, шелковистый такой, хотя и не шелковый, с мелкими белыми галочками, вроде как чайки летят. Это Аликс его принесла, потому что она говорит, что он лучше будет себя чувствовать, если будет выглядеть как положено.

— Я знаю, это глупо звучит, но одежда действительно может сделать человека внутренне сильнее. — Она это поняла, благодаря тем платьям, которые она и другие девушки носили в Корпусе Умиротворения. — Я могла оглянуться вокруг и увидеть, что я на своем месте, я — одна из нас, где бы мы ни были, в городе или на ферме. То есть я не одинока. Мы — одно целое, и мы вместе.